Наши против
Шрифт:
— Мы знаем всё, и вы тоже должны знать. Чтобы не рисковать более своей жизнью, честью и здоровьем.
— Разве Киату опасен? — изумилась я.
— Скажите ей, ваша светлость, — ректор кивнул Аридо, и тот, удивительно послушный для представителя королевской крови, произнёс:
— Да, неприятно об этом вспоминать, но пять лет назад мы учились вместе, на одном курсе. Киату был прислан жрецами с отдалённого острова, которые выискивали самых одарённых. Но учился он с нами наравне, несмотря на свой низкий социальный статус…
— Ну и что. У нас вообще демократия, и разница в состоянии — не преступление, — водя пальцем
— Дело не в этом. Дар Киату был столь уникален, что парень загордился, — всё-таки не усидел бессловесной тенью ректор, аж подпрыгнул на подушечках в своём рвении. — Он решил, что в его власти решать — кому жить, кому умирать. И однажды, когда я лично вывел студентов на практический курс в море, на нас напала летучая акула. Взбесившаяся, искусанная морскими ежами самка гигантского катрана. Все бросились врассыпную, поплыли на защищённый магией корабль. В море остались лишь Киату и Хоренджо, сын князя соседнего острова. Аридо был рядом, но не настолько, чтобы помочь, и… — ректор задержал дыхание и посмотрел на нас круглыми серыми глазками. — И только Киату мог с помощью своего дара успокоить акулу, но не стал этого делать. Он просто отплыл в сторону и позволил акуле откусить голову своему однокашнику. Страшный крик стоял над морем, воспоминания до сих пор холодят мне душу. Киату хладнокровно смотрел, как щёлкают челюсти, и по голубой глади моря расплывается кровь невинно убиенного.
Я оторопела: не может быть! Киату не из тех, кто равнодушен. Я же видела! Он ради брата даже в тюрьму отправился, пусть и на немножко… И меня привязал… Хотя, разве это заслуга? В желудке стало до жути неприятно, и кальмар, фаршированный овощами, попросился обратно.
— Вероятно, он не сумел… — проговорила я.
— Разумеется, умел. Раньше он на спор выходил в море один и укрощал не только самок катрана, но даже глубоководных грозелей, страшных, омерзительных тварей, которых, кстати, Джикарне выманивал на поверхность ради шутки и желания покичиться своими умениями, — сказал ректор. — Подтверди, Аридо.
Принц кивнул.
— Киату был горд. Его задевало, что он беден, и он ненавидел всех, кому Око от рождения подарило богатство. К тому же Джикарне оказался столь своеволен, что его даже наказать было трудно! Отправишь чистить бассейны со светящимися медузами, так он с ними договорится, и те щупальцами сами слижут весь налёт. Потом, между прочим, светились некачественно. Некоторые страдали от несварения желудка! Когда все приличные студенты готовились к экзаменам, этот самый Джикарне тайно покидал Храм Знаний, чтобы покутить в кабаках и предаться разврату в домах утешения.
— Да он плохой мальчик, — заметила Аня с сарказмом.
— Так и было. Однажды Джикарне даже соблазнил меня на подобные дела в доме утешения и на бочку эля. На спор, — покаялся принц.
«Вот уж златокудрая овечка.» — подумалось мне, и сразу ещё сильнее захотелось к бесстрашному бунтарю Киату! Он ведь настоящий! А принц… Нет, просто нельзя быть таким пристойным! Натуральная Золушка в мужском обличье. Того и гляди встанет, закружится и запоёт, как диснеевская овечка. И маринованные кальмары с живыми медузами примутся подпевать ему вместо птичек и мышек, м-да… Очень живо это представилось, но не в пользу Аридо. И не до смеха мне было. Даже стихотворение Омара Хайяма вспомнилось:
Будь хотя завсегдатаем всех кабаков,
Вечно
Хоть разбойником будь на проезжей дороге:
Грабь богатых, добром одаряй бедняков!
— Я знал, что этот студент кончит плохо, но не настолько! — пыхтел ректор. — Чем кончилась его гордыня? Убийством!
— Пусть он хулиган и разбойник, но не убийца, — не выдержала я.
Анина мимика снова ожила, да так красочно, что мне представился Сталин и «секир-башка».
— Обидно, что вы не верите, — жалобно сказал принц. — Но Хоренджо действительно погиб, а он был единственным сыном и наследником. Я видел лично, как Джикарне ничего не сделал ради его спасения.
— Это и есть убийство — не оказать помощь, когда можешь. Только из-за эгоистических принципов и внутренней злобы. И между прочим, именно эту акулу-людоеда, — воскликнул ректор, — Джикарне потом превратил в свою ездовую рыбину. У неё окрас крыльев особенный, радужный, а у других перламутровый. Джикарне это сделал всем назло! Чтобы показать, что ему плевать на закон и на погибшего товарища! Потому что никто, кроме него, во всей Дживайе не ездит верхом на акуле.
Да уж, круто… Я загрустила, потому что поняла, что слова ректора были правдой. Почувствовала. В голове закружилось трагическое: неужели мой любимый контрабандист действительно настолько лишён морали?! Неужели он такой? С другой стороны, он ничего не сделал, чтобы доказать обратное. Сладко целоваться — это не добродетель и не показатель искренности и благости души. Как же меня угораздило? Вот говорила же мама: «Тася, с твоим характером ты точно приведёшь домой какого-нибудь бандита с большой дороги или байкера в кожаных штанах.» Мама была права…
Принц удручённо сказал, забивая последний гвоздь в гроб моего настроения:
— А я ещё отстаивал Киату перед судом, чтобы не казнили, а просто ограничились изгнанием, но благодарности не получил. Только ядовитую злобу.
— Вы слишком мягкосердечны, ваша светлость, — покачал головой ректор, — в тот момент и я пошёл у вас на поводу, замолвив слово за этого негодяя. Но он не раскаялся, ничуть. Создал пиратское общество и промышляет разбоем и незаконными перевозками оружия и средств для одурманивания умов.
— Наркодилер типа? — присвистнула Аня. — Ничего себе!
— Главное, джани Анастасия, — вскинул честные глаза принц, — не Джикарне, и не то, что он совершил, а то, что вы теперь в безопасности. Вы — моя невеста! И я счастлив. Я защищу вас!
Меня охватили смешанные чувства: стало грустно, до депрессии и небольшой удовлетворённости — правильно я отказала Киату! Другой защитник был мил, слащав и наивен. Да, невероятно красив, но лучше б он молчал и плавал в своём аквариуме — можно было бы любоваться и ахать от восхищения. А сейчас восторгаться не получалось. Что-то в нём было не то…
— Вы уверены, что нас тут хорошо защищают? — спросила Аня.
— О да, — кивнул ректор, — даже чересчур. Советник велел согнать сюда всю стражу и магов порядка. Сам магистр Джуйенде отвечает бородой за вашу безопасность! А это значит, что и паук не проскользнёт в щели между камнями!
— Фигово, — сказала Аня.
— Что?! — не поняли аборигены.
— Слово «фигово» выражает в молодёжных кругах нашего мира удивление, смешанное с восхищением, — поспешила я пояснить. Всё-таки филолог тут я, пусть недоучка и троечница, но слова люблю.