Наши расставания
Шрифт:
Телефон все звонит и звонит, и вот наконец я снимаю трубку. И слышу голос Алисы. Признаюсь честно, я почти не удивился. Просто всегда знал: мы еще не все сказали друг другу. Я в какой-то прострации слушал звук ее голоса, не в силах выдавить из себя ни слова, пока она не переспросила: «Это ты, Фриц? Это ты?» — «Да, это я», — ответил я. Это был наш первый разговор за десять лет.
Это были она и я.
— Мне нужно с тобой увидеться, — сказала она.
— У тебя все хорошо? Голос какой-то грустный.
— Нет, не все хорошо. Все совсем не хорошо. И я хочу тебя видеть. Только тебя.
— Конечно, Алиса. В любую минуту. Когда ты хочешь?
— Сейчас. Если ты можешь, я хочу встретиться с тобой прямо сейчас.
Я подумал о слове «сейчас».
Только сейчас
Часть четвертая
1
Мы договорились встретиться в кафе на полпути между ее домом и моим. Метро в тот день не работало из-за забастовки, и добраться оказалось нелегко. Народ брал такси штурмом, и я решил идти пешком. Сначала просто двигался быстрым шагом, потом побежал. Знаю, что звучит банально, но и правда пошел дождь. Я вспомнил, как в день нашей свадьбы бежал за Алисой под палящим солнцем. Минуло десять лет, и вот я опять бегу к ней, но уже под дождем. У меня из головы не шел ее голос — совершенно несчастный голос. Должно быть, у нее действительно случилось что-то ужасное, раз она решилась мне позвонить.
Я влетел в кафе и окинул взглядом зал. Алисы еще не было. Посетителей вообще почти не было, наверное, из-за проблем с транспортом люди предпочитали сидеть по домам. В атмосфере как будто образовалась пустота. В день, когда мне предстояло снова увидеть Алису, жизнь вокруг замерла. Я заметил ее сразу, едва она вошла. Даже будь тут полно народу, я все равно видел бы только ее. Она села напротив, извинилась, что не поцеловала меня, и тут же снова вскочила. Слегка коснулась моей щеки своей щекой — поздоровалась. После этого мы некоторое время просто сидели и молча смотрели друг на друга. Во мне медленно восстанавливалось все, что я знал об Алисе. Странное ощущение. Алиса постарела. Да, она постарела. Передо мной сидела другая женщина. Совершенно другая. И все-таки с самых первых секунд я узнал все-все: на ее движениях и жестах не появилось ни одной морщинки. Странное, смешанное чувство. Как будто передо мной сидела хорошо знакомая мне незнакомка. Слова по-прежнему не шли. Ну разве что:
— Выпьешь что-нибудь?
— Да, выпью. Виски.
— Хорошо. Я тоже выпью виски.
Я встал подозвать официанта, даже не подумав о том, что вообще-то официанту полагается самому подойти к нашему столу.
Лицо Алисы кривилось от боли. Тем не менее она несколько раз улыбнулась мне, словно давала понять, что рада меня видеть, что прошлое забыто. Может, я по-своему трактовал ее улыбки, но мне и правда казалось, что прошлое сгинуло без следа. Через минуту я пойму почему. Через минуту мне станет ясно, почему настоящее все смело на своем пути.
— Лиза, — проговорила Алиса.
— Лиза?
— Да, Лиза. Она умерла.
Я не знал, что сказать. Алиса тоже больше не могла говорить — ее душили слезы. Я взял ее за руку. И на миг устыдился своего счастья. Что ж тут поделаешь, все горести мира не могли затмить краткий проблеск блаженства, пронзившего меня, когда я коснулся ее руки. Мне кажется, она тоже была счастлива, потому что принялась гладить мою руку и не спешила ее выпускать, и гладила снова и снова. Мы выпили по второй порции виски, потом еще по одной. Я узнал о мужестве, с каким Лиза неделя за неделей боролась против рака, быстро охватившего весь организм, о ее смелости и жизнелюбии. До последнего часа она продолжала верить в лучшее, пыталась шутить и на полном серьезе рассуждала о будущем.
Алиса все бросила, чтобы ухаживать за сестрой. Много месяцев она жила в несуществующем мире. Забыла о работе, отдалилась от мужа, совершенно растерявшегося в этой ситуации, но она на него не сердилась; отдалилась даже от дочери — случались дни, когда она не могла заставить себя взять Каролину на руки. И только сейчас она почувствовала облегчение, вырвавшись из собственной жизни и встретившись с потусторонним существом, то есть со мной. Она обрывками, с многочисленными паузами, рассказала мне, что произошло. Нам уже было мало одного касания рук, и мы вышли из кафе. Дождь перестал. Мы прижались друг к другу и долго стояли обнявшись, и этот
На улице стемнело.
— Фриц, — шепнула Алиса. — Я хочу, чтобы завтра ты пришел.
— Хорошо.
— Я хочу, чтобы ты пришел на похороны. Ты знаешь, как она тебя любила. Мы часто говорили о тебе.
— Я приду.
Я смотрел, как она уходит. Ее немного шатало.
Как же мне было ее жалко.
2
Вечером, все еще под впечатлением от случившегося, я сказал Ирис, что виделся с Алисой. Драматургия требовала от нее сдержанного поведения, но она устроила мне сцену ревности. Сцену, которую она к тому же сыграла до крайности бездарно. Словно не говорила, а бубнила затверженный наизусть текст. Призрака Алисы, угрожавшего нашей семье в первые годы, давно не существовало. И слова, произносимые Ирис, выражали ее тогдашние, давние мысли. Я наблюдал за ее игрой и понимал, насколько мы стали далеки. Возвращение Алисы не значило для нее ровным счетом ничего. Настолько, что она не находила нужным вникать в детали, а про Лизу даже не вспомнила. Ирис стала бесчувственной. У нее не осталось ко мне никаких чувств. Она превратилась в равнодушного монстра, порожденного нашим браком. Она отвернулась от меня, и я посмотрел ей в спину. Несколькими часами раньше я так же смотрел в спину уходящей Алисы. Между двумя этими спинами лежала пропасть. И та спина, что сейчас маячила передо мной, была мне не нужна. Я повернулся спиной к этой спине и стал думать о завтрашнем дне. В глазах, которые мне так и не удастся сомкнуть, стояли слезы.
На кладбище я приехал заранее. Решил, что встану где-нибудь в сторонке. Алиса хотела, чтобы я присутствовал на похоронах, но, разумеется, я не собирался показываться ее родственникам, тем более устраивать из этого представление. Я шагал между могилами, размышляя обо всех лежащих здесь людях, которые строили грандиозные планы, радовались, грустили и наслаждались жизнью; вполне возможно, думал я, эти тела были очень даже сексуальными; и от этой мысли меня охватило желание жить, немедленно, не откладывая, встретить женщину; в мозгу проносились какие-то неясные образы, и здесь, среди мертвых, я с абсолютной ясностью осознал, что больше не желаю быть с Ирис.
Фриц(р. 1979), симпатичный молодой человек. Несмотря на сумбурное детство, получил блестящее образование. Довольно скоро возглавил издательство «Ларусс», параллельно вынашивая замысел четырехтомной биографии Шопенгауэра. Осуществление этого замысла, судя по всему, затормозил его брак с ныне забытым писателем. Вторая часть его жизни протекала гораздо более ярко — достаточно упомянуть проект создания библиотеки, предназначенной исключительно для женщин.
Еще какое-то время я побродил по кладбищу, потом появилась Алиса. Я заметил ее издалека. Она шла рядом с маленькой девочкой, очень хорошенькой, примерно возраста Романа, а сразу за ними вышагивал мужчина, очевидно, муж и отец. Составить представление о семье в день похорон невозможно. Все собравшиеся казались сплоченными горем и придавленными его тяжестью. С того места, где я стоял, особенно бросалась в глаза общая неподвижность. Народу было довольно много, так что в конце концов я позволил себе подойти чуть ближе. Никто наверняка не обратит на меня внимания. Я медленно прошел вперед, думая о Лизе и вспоминая, как она подпрыгивала в коридоре во время нашей первой встречи. Картины в голове мешались, вдруг всплыло изображение беглых нацистов, чьи портреты висели у нее в квартире, — она ведь хотела написать роман на эту тему. С каждым шагом ко мне возвращались новые и новые воспоминания, как будто я мысленно произносил посвященное ей надгробное слово.
Мне на плечо легла чья-то рука. Я обернулся. Это был Алисин отец — я не сразу его узнал. Как же он постарел. От его былой самоуверенности не осталось и следа. Я смотрел на него — помятого, усохшего, без пяти минут старика. И вот, когда я глядел ему в глаза, меня пронзила невыносимая боль. Как бы это объяснить? Конечно, смерть Лизы меня потрясла, а вид полумертвой от горя Алисы напугал, но настоящую боль, их боль, я разделил, лишь вглядевшись в источенное временем лицо отца.