Наши собственные
Шрифт:
А помогать-то некому. Усталая Таня, положив руки прямо на доску и прижавшись к ним щекой, крепко спит.
Анна Матвеевна поглядела на нее:
– Умаялась. Пусть себе спит. Придется тебе, Лиля, помочь. Да ты куда с голыми руками! Тряпку возьми, тряпку!
Вдвоем они тянут тяжелый лист. Лиля с опаской глядит на горячую духовку, на раскаленную топку. Ей тяжело и боязно, но рот ее сжат упрямо и твердо.
– Ай,- тихонько вскрикнула она,- опять обожглась!
– Ну, что ты, матушка!
– заворчала на нее Анна Матвеевна.- Два часа в кухне вертишься, а все никак не привыкнешь... Ну, надо буханки выкладывать.
Как бережно Анна
Помните, как, бывало, в выходной день мама или бабушка пекли пироги и по всему дому плыл этот душистый уютный запах?
Анна Матвеевна дотрагивается до хлеба ласково и осторожно сдувает с корки приставшую муку и будит Таню:
– Погляди-ка.
Таня тоже восторженно смотрит на хлеб.
На сытый хлебный запах опять появляются в кухне Василий Игнатьевич и Юра, а затем проскальзывают в дверь и озябшие Хорри с Костиком. Все сгрудились вокруг стола.
Так хочется попробовать хоть кусочек, но Анна Матвеевна не велит. Горячий хлеб очень тяжел для их истощенных желудков.
– Да и хлеб-то ведь не наш; сколько нам дадут, столько возьмем, а сдать должны полностью. Ну, ребята, мне некогда,- говорит Анна Матвеевна.Уходите скорее; у меня другие буханки в духовке сидят. Танюшка, принимайся за дело.
Лиля моет руки под рукомойником, приглаживает волосы, снимает передник.
– Я, Анна Матвеевна, к товарищу Сергею побегу, посмотрю, как он там, потом вернусь вам помогать.
– Иди, иди, матушка; он без тебя там извелся совсем. А мы с Таней и сами управимся.
И вот дальше шествует темная ночь, и пылает печка, и пищит под руками у Анны Матвеевны тесто, и новые буханки ложатся на стол.
25. Пестрый рюкзак
Когда Гера пришел на следующую ночь, на столе в кухне уже лежали двенадцать буханок пахучего ржаного хлеба. Анна Матвеевна, Таня и Лиля смотрели на Геру гордые, ждали удивления, похвалы, радости.
– Забирай хлеб, Гера,- сказала Таня.- Ведь ты должен уйти, пока не рассветет.
– Давай мешки, Герушка, я сама уложу.- Анна Матвеевна тоже взялась за буханку.
– Мешки?
– Гера растерянно посмотрел на Анну Матвеевну.- Мешков я не принес.
– Эх ты!.. Ну ладно, придется у себя поискать. Хорошо еще, ребята не улеглись, заставлю со всего дома собирать.
И Анна Матвеевна с Таней пошли искать мешки.
– Лиля,- спросил Гера тихо,- тебе трудно все время дежурить около Сергея?
– Нет, ничего.
– Может быть, лучше, чтобы кто-нибудь тебя сменил?
– Нельзя, Гера. Он уже привык ко мне. Он мне верит. Я ему очень нужна.
Гера пристально смотрел на слабый огонек коптилки.
– Человек иногда не знает, кому он больше нужен,- сказал он напряженно.
...В других комнатах ребята упорно разыскивали мешки, вспоминали, где их заплечные рюкзаки, где наволочки, которые приготовила Анна Матвеевна в тот вечер. В темноте это было не так-то легко сделать. Ребята натыкались друг на друга, сталкивались лбами, не зная о тревоге старших, возились и хохотали. Пинька, со свойственной ему грацией, свалил с табуретки стакан. Катя наступила на упавшего медвежонка. Муся пыталась снять наволочку со своей подушки. Юра куда-то исчез из комнаты. И только Василий Игнатьевич, тщательно прикрывая рукой
– Ну,- разворчалась Анна Матвеевна,- это разве мешки? Разве это тара? Муся, забери свою наволочку и иди сейчас же спать. Да и ты, Катя, тоже. Мы и без вас обойдемся.
– Вот...- надули губы девочки и вопросительно посмотрели на Танго.
– Ничего, Анна Матвеевна,- сказала Таня мягко,- пусть они побудут с нами; выспятся завтра утром.
В это время в кухню ворвался торжествующий Юра.
– Вот,- крикнул он,- вот я принес настоящий мешок; он большой, в него поместятся несколько буханок; это Лешин рюкзак. Нужно только, чтобы он вынул из него свои вещи. Леша! Леша!
Леша, как всегда, не спешил на зов,- вдруг заставят работать.
Но, когда он, заранее ощетинившийся против всякой нагрузки, вошел в кухню и увидел свой туго набитый рюкзак, стоящий на полу, и рядом с ним суетившегося Юматика, он мгновенно преобразился. Он бросился на Юру, ударил его по лицу, стал пинать его ногами, визжать и ругаться.
Ошеломленный Юматик продолжал держаться за мешок и только отворачивал голову от ударов. Никто ничего не понимал. Юра не сделал ничего плохого. Он даже не стал сам вынимать Лешины вещи из мешка... Наконец Гера опомнился и вмешался в драку. И тут шнурок на горле рюкзака лопнул и из мешка посыпались, посыпались, посыпались, как из рога изобилия, пачки печенья, шоколадные конфеты, сахар...
В ужасе смотрели ребята на этот съестной дождь; на этот шоколад, который мог бы вернуть румянец на щеки Муси; на этот сахар, о котором каждый из них мечтал столько дней. Одна пачка сахара упала к самым ногам Хорри, и он посмотрел на нее, как на бомбу, круто повернулся и выскочил за дверь в темноту, в ночь.
Муся побежала за ним, но остановилась на пороге и, протянув руки в темноту, забыв о законе тишины, закричала ему вслед:
– Хорри, Хорри, вернись, вернись, пожалуйста!
И слезы залили ее лицо. Слезы обиды и гнева стояли у всех на глазах. Только у Лили глаза были сухие. Но лучше Леше не встречаться с ее взглядом! Он стоял потупив голову. Он уже остался один. Это съестная река отделила его от всех товарищей - они на том берегу... Они молчали, и только Гера, разрывая молчание, произнес одно слово, которое хуже всего на свете, хуже удара по лицу; он сказал: "Фашист!"
Леша вдруг разрыдался:
– Я не фашист!..- закричал он,- я не хотел, я не подумал, я просто боялся, что будет еще голоднее... Я нечаянно нашел старый ключ, а он подошел к шкафу... Я так боялся...
Да, так было.
* * *
Часто, когда я не сплю ночами, я думаю и о вас: какими вы растете сейчас, ребята? Неужели вы теперь другие?
26. Костик-солдат
Ночь боролась с утренней зарей. Проснувшееся солнце еще не выглянуло из-за горизонта и только первыми легкими лучами зазолотило верхушки самых высоких сосен, а на земле был еще мрак, когда Костик-пастушонок полез на наблюдательную вышку. Две-три зарубки, чуть приметные для глаза, и прибитые ветви помогли ему подняться на самый верх. Ствол сосны у земли был холоден и скользок от ночного тумана и утренней росы; но, чем выше лез Костик, тем теплее и суше становилась розовая кора, а на самой верхушке, прогретая солнцем, она испускала уже тонкий смолистый запах.