Наши знакомые

Герман Юрий Павлович

— Да, я понимаю, прости! — быстро сказала Антонина. — Прости меня, пожалуйста. Хорошо?

— Простил.

— Честное слово?

Они вернулись к его вагону.

— Я счастлива, — сказала она с глазами,

полными слез, — я счастлива, Леша. Ну, давай поцелуемся.

Он поцеловал ее крепко, несколько раз.

— Иди, иди, — говорила она, — иди же, поезд сейчас тронется.

Альтус еще поцеловал ее в подбородок и пошел за медленно двигающимся вагоном. Проводник отчаянно шипел и ругался. Она еще видела Альтуса плащ. Колеса все неистовее бились где-то глубоко. Наконец мигнул и скрылся красный сигнал последнего, международного вагона, и вдруг сразу сделалось просторно и тихо.

«Предотвратить чуму! — с внезапным ужасом подумала она. — Чуму. О чем он говорил?»

С бьющимся сердцем Антонина постояла немного, потом медленно вышла с вокзала и огляделась вокруг. На площади вспыхивали голубые искры трамвайных разрядов, по ступеням поднимались вереницей новые пассажиры, город гремел, пели разноголосые автомобильные гудки.

И сразу полился дождь.

Ей показалось в первую секунду, что она даже видит отдельные серебристые косые струйки.

Все

побежали, заторопились, раздался смех, ее толкали.

Тарасов распахнул перед ней дверцу. Она села рядом с ним.

— Домой?

— Да, домой.

Автомобиль покойно объезжал внезапно заблестевшую от дождя площадь. А в асфальте, как в черном чистом зеркале, отражались молочные круглые фонари. Смотровое стекло заволакивала влага. Тарасов слегка приподнял его, и в автомобиле сразу стало шумно и сыро, но звуки были глухие — все покрывал ровный шелест дождя.

Теперь автомобиль вырвался на сверкающий Невский. Блистали витрины за частою сеткой дождя. Глянцевитые, мокрые трамваи оставались позади. Мотор спокойно, деловито урчал, скорость все нарастала. Потом машина миновала площадь и, шипя покрышками, взлетела на мост. Огромный город, весь в желтых теплых огнях, весь в колеблющихся отражениях, живой, как бы дышащий, строгий и величественный, раскинулся перед нею.

«Мой город! — подумала Антонина. — Мой город на моей земле!»

Конец

Ленинград, 1932–1936—1958