Наши
Шрифт:
— А наши воспитатели его любят, — сказала дочка.
— Вероятно, они лучше его знают.
— Нет, — сказала дочка, — просто они — воспитатели. А ты всего лишь папа…
Потом она стала быстро взрослеть. Задавала трудные вопросы. Вроде бы догадывалась, что я неудачник. Иногда спрашивала:
— Что же тебя все не печатают?
— Не хотят.
— А ты напиши про собаку.
Видимо, дочке казалось, что про собаку я напишу — гениально.
Тогда я придумал сказку:
«В некотором
— Нарисуй мне картину. Я тебе хорошо заплачу.
— Что я должен нарисовать? — спросил художник.
— Все, что угодно, — ответил король, — за исключением маленькой серой букашки.
— А все остальное — можно?! — поразился художник.
— Ну, конечно. Все, кроме маленькой серой букашки.
Художник уехал домой.
Прошел год, второй, третий. Король забеспокоился. Он приказал разыскать художника. Он спросил:
— Где же обещанная картина?
Художник опустил голову.
— Отвечай, — приказал король.
— Я не могу ее написать, — сказал художник.
— Почему?
Наступила долгая пауза. Затем художник ответил:
— Я думаю только о серой букашке…»
— Ты поняла, что я хотел сказать?
— Да.
— Что же ты поняла?
— Видно, он хорошо ее знал.
— Кого?
— Букашку…
Затем наша дочка ходила в школу. Училась довольно прилично. Хотя ярких способностей не обнаруживала.
Сперва я огорчался. А потом успокоился. У талантливых — одни несчастья в жизни…
Катина жизнь протекала без особых драм. В школе ее не обижали. Я был в детстве гораздо застенчивее. Все же у нее имелся полный комплект родителей. К тому же — бабушка и собака.
Ко мне дочка относилась хорошо. Немного сочувствия, немного презрения. (Ведь я не умел чинить электричество. Ну, и мало зарабатывал…)
Как все ленинградские школьники, она была довольно развитой. Ей было известно мое отношение к властям. Если по телевидению выступал Брежнев, Катя следила за моей реакцией…
Она говорила мне:
— Зачем ты ходишь раздетый?
Видимо, я был ей физически неприятен. Может, так и должно быть. Детям свойственна такого рода антипатия. (Родителям — никогда.) У нее стал портиться характер. Я подарил ей отросток кактуса. Написал такое стихотворение:
Наша маленькая дочка Вроде этого цветочка — Непременно уколю, Даже тех, кого люблю…В семьдесят восьмом году мы эмигрировали. Сначала уехали жена и дочка. Это был — развод. Хотя формально мы развелись за несколько лет до этого. Развелись, но продолжали мучить друг друга. И конца этому не было видно.
Говорят,
Дочка поехала с ней. Это было естественно. А я остался с матерью и Глашей.
Я не хотел уезжать. Вернее, знал, что еще рано.
Мне нужно было подготовить рукописи. Исчерпать какие-то возможности. А может быть, достигнуть критической точки. Той черты, за которой начинается безумие.
И я остался. Мать осталась со мной. Это тоже было естественно.
После отъезда жены и дочки события развивались в ускоренном темпе. Как в романе начинающего автора, торопливо дописывающего последние страницы.
Меня отовсюду выгнали. Лишили последних заработков. Я все больше и больше пил.
Затем — какие-то странные побои в милиции. (Я бы воспринял их метафизически, не повторись они дважды.) Неделя в Каляевской тюрьме. И наконец — ОВИР, таможня, венские сосиски…
Четыре года я живу в Америке. Опять мы вместе. Хотя формально все еще разведены.
Отношения с дочкой — прежние. Я, как и раньше, лишен всего того, что может ее покорить.
Вряд ли я стану американским певцом. Или киноактером. Или торговцем наркотиками. Вряд ли разбогатею настолько, чтобы избавить ее от проблем.
Кроме того, я по-прежнему не умею водить автомобиль. Не интересуюсь рок-музыкой. А главное — плохо знаю английский.
Недавно она сказала… Вернее, произнесла… Как бы это получше выразиться?.. Короче, я услышал такую фразу:
— Тебя наконец печатают. А что изменилось?
— Ничего, — сказал я, — ничего…
Глава тринадцатая
Заключение
Перед вами — история моего семейства. Надеюсь, она достаточно заурядна. Мне осталось добавить лишь несколько слов. 23 декабря 1981 года в Нью-Йорке родился мой сынок. Он американец, гражданин Соединенных Штатов. Зовут его — представьте себе — мистер Николас Доули.
Это то, к чему пришла моя семья и наша родина.
Послесловие
Наибольшую славу в США Сергею Довлатову принесла публикация десяти рассказов в журнале «Ньюйоркер», одном из самых престижных американских периодических изданий. Из них пять представляют собой главы из книги «Наши»: «Мой старший брат», «Полковник говорит — люблю», «Дядя Арон», «Дядя Леопольд», «Отец» (перечислены в порядке публикации; в книге это главы 9, 11, 6, 4, 8). Все они писались в 1980-е гг. Рекомендовал прозу Довлатова «Ньюйоркеру» Иосиф Бродский. По-английски «Наши» вышли в 1989 г.: «Ours. A Russien Family Album» — New Jork: Weidenfeld & Nicolson.