Наследие Арконы

Гаврилов Дмитрий Анатольевич

– Ты смотри, во как Лексей Константиныч дает!

Следует отметить, что последний год Игорь вообще не касался художественной литературы, поскольку давно переболел детской начитанностью.

– Занятно. Но я пришел по делу, – напомнил Игорь.

– Выкладывай. Тебе кофе с молоком? – осведомился Всеслав.

– Спасибо, я не пью кофе, если можно – чай, и не очень крепкий.

– Итак?

– Итак, в меня стреляли, – продолжил Игорь.

– Вот это да?! Зачем? Кто?

– Интуиция подсказывает, что вот эти ребята, – Игорь протянул Всеславу изрядно помятый в кармане сложенный вчетверо листок проспекта.

Всеслав пробежал текст глазами.

– Гм! Широко замахнулись. Но они вряд ли бы стали действовать столь примитивно,

если б ты им серьезно насолил. Это обычное приглашение к сотрудничеству, каких тысячами раскидывают по почтовым ящикам. Так, в чем вы не сошлись?

– Я тебе вовсе не сказал, что меня хотели убить, – сказал Игорь, – совершенно ясно, это была проверка. Видишь, и тебе тут же пришли в голову веские доводы против участия Интеллектуального Братства в грязных делишках. Вывеска обязывает. Они все верно рассчитали, и никто до них не докопается.

– Знаешь, по-моему, в последнее время ты стал излишне…

– Ну, договаривай, Всеслав! Мнительным? Осторожным? Нет, Всеслав, я не страдаю манией преследования. Если не ошибаюсь, мне не стоило и к тебе заходить.

– Не вижу в этой бумажке ничего криминального. Они в лучшем случае утописты. Делать людям нечего. Нет, если в тебя действительно стреляли…

– Всеслав! Ну, что ты говоришь? Они продырявили мою дверь в трех местах. Дырки величиной с кулак. Помповое ружье. Правда, теперь я ученый…

– …Хорошо! Но может, это просто кто-то сводит счеты?

– Нет, Всеслав! Речь идет о моих разработках, о моей книге. По правде, мне очень нравится их постановка вопроса. Но вот то основное в чем мы расходимся окончательно и бесповоротно: я считаю, что единственным законом личной и общественной жизни может быть лишь внутренний нравственный закон каждого. Я был бы им Братом, если бы мне оставили мою собственную совесть, мое собственное представление о справедливости, а не навязывали в качестве чего-то несомненного справедливость Братства, Совета, Магистра. Им не угодило, что моя книга, а они как-то о ней проведали, не подлежит их принципу «свободного распространения»… По-ихнему я занимаюсь «умышленным сокрытием информации», однако, оставляю за собой святое право что-то рассказывать всем, а что-то утаивать до поры до времени.

– Узнаю прежнего Игоря. Раньше тебе не нравилось христианство.

– Я и сейчас не признаю его милосердия! – взбеленился Игорь, – А знаешь почему? Потому что институт Христа, как и это пресловутое Братство, искажает мои представления о Справедливости. И не надо меня уверять, Всеслав, что христианская справедливость есть милосердие. Иегова, да и Христос, милосердны далеко не всегда, хотя, возможно по-своему они и справедливы. У язычников-русов, и не мне это тебе говорить, не было понятий Добро и Зло, их заменяли более объемлющие Правда и Кривда. Скажи-ка, злой ли Сатана? Злой и гадкий – ответит любой школьник. А бог какой? Выходит, добрый! Так почему же служители Господни, Церковь, всякие там Ордена, да Монашества, призывая к всепрощению от имени Христа, развили такую кипучую деятельность, что вырезали и втоптали в грязь целые народы?! И наш – в том не исключение! От какого-такого великого добра это сделано? Я сужу, пусть судят и меня. Но по Кривде все кругом, ох и по Кривде!

– Так и пишут же – Правда к небесам вознеслась, а Кривда – по Земле бродит, – усмехнулся Всеслав, а затем уже серьезно добавил. – По-моему, основная заслуга христианства именно в том, что оно утвердило понятия Зла и Добра.

– Ой, ли? Это общее заблуждение. Христианство не придумало ничего нового. Заратустра, то бишь по-гречески Зороастр, первый из известных мне пророков, по меньшей мере за двенадцать веков до Христа говорил, и Гаты это подтверждают: «Воистину есть два первичных духа, близнецы, славящиеся своей противоположностью. В мысли, в слове и в действии – они оба, добрый и злой…» И так далее. Когда духи эти впервые столкнулись – появилось бытие и небытие. Первый, Ахура-Мазда – добрый, святейший

и праведный, выбрал бытие. Заметь! Праведность – от слова «Правда». Его противник в зороастризме – Ангхро-Манью [61] , тоже первичный, но крайне зловредный дух, отец лжи – он выбрал себе небытие. Этим уже Заратустра хотел подчеркнуть тот выбор между добром и злом, который делает в своей жизни всякий человек. Вся этика христиан взята у иранцев! – выпалил Игорь и отхлебнул из чашки. – А у тебя отличный чай!

[61] АНГХРО МАНЬЮ, АНХРО МАЙНЬЮ – представление о Чернобоге древних иранцев. В Младшей Авесте Анхро Майнью назван повелителем тьмы. Анхро Майнью древнейший бог. Он брат Ахура Мазды – Белого бога. Сильный этический привкус Добра и Зла в зороастризме не дает нам оснований полностью отождествить славянского Чернобога и Ангхро-Майнью, но сходство налицо.

– Спасибо. Но, как я знаю, ни одна другая религия мира не исповедует милосердия и прощения. Разве еще буддизм? И когда я вижу переходы метро полные нищих, я спрашиваю себя – хорошо ли то, что они нищие?

– Милосердия? Да. Но не «прощения». Многие из нынешних уличных бродяг виноваты сами, они пили, кутили, доверяли прощелыгам, голосовали все, как один, ну и получили по заслугам – и это справедливость.

– Но мне их жаль! – молвил Всеслав.

– И мне! Мне тоже их жалко, но нет худа без добра. Кто-то на их примере научится уму разуму. Значит, нельзя утверждать, что это Зло или порождение Зла.

– Хорошо, Игорь, я привел неудачный пример. Пусть хозяин бьет свою собаку. Не надо космологии! Скажи – это Зло? Подонок изнасиловал девушку – это Зло?

– Да! Это зло, хотя я называю её серостью. Cеростью, а не Тьмой! Я вовсе не отрицаю категорий современной морали, но есть нечто более первичное – Справедливость. Ею и надо руководствоваться. И Добро – это не справедливость! Если собака меня укусила ни с того, ни с сего – я ее пристрелю. Хозяин собаки, но ты ведь понимаешь, что речь здесь совсем не о животных, посчитает меня злым, да и сука тоже, но это ведь ложь! Скажи, я злой или добрый?

– Не знаю.

– И Бог, коли созданы мы по его образу и подобию, также не может быть ни добрым и ни злым. А справедлив он в меру того, как того хотят люди. Кто в первую очередь хочет? А все они – жрецы. Какое такое православие вновь насаждают в наших школах, проповедуют в эфире, демонстрируя бесконечные службы. Кто это возомнил, что Россия – православная страна. Ею и Русь-то никогда не была. А почему бы вновь не вернуться к язычеству? Чем плох индуизм? Буряты, а их не так мало – буддисты. Да и магометанство, на первый взгляд, вовсе не такая изуверская вещь, как вещают газетчики. Выбор веры – это вопрос личности, отдельного человека, но не общества и государства, вместе с ним. Хоть в чем-то, но большевики были правы. Христианство всегда было наиболее нетерпимой религией. Остается ею и поныне, когда со всех трибун трубят нам о всеобщем согласии и примирении. Было бы странным, если в ответ на принуждение у меня, например, не рождался бы протест.

И дело даже не в том, что когда-то с подачи церковников истребили несогласных. Верные продолжатели идей вечно перегибают палку.

Христианство – это лингвистическая экспансия. Языческое, еще арийское, «дэва», то бишь «бог», дало начало слову «дьявол». Экий поворот? Смешно? Лучезарный Свентовит вдруг сделался Люцифером. Ничего не напоминает, Всеслав? Все в лучших традициях. Ты посмотри, как засорен наш язык. Он дважды засорен, трижды! Ты же прекрасно знаешь, что язык и имя человека оказывает влияние на всю его дальнейшую жизнь. Где наши «славы» – все больше Борисами да Стасиками кличут. Что же, все сначала? Это обрезанное «Влад» – вместо Владислав. Ни одного же нормального имени на слуху нет – Зяма, Ростик, Маня, Леня, Геня, Кеша…