Наследие орков
Шрифт:
– Единственное, что смогло бы убедить меня, – приказ, подписанный Великим Магистром, которого у тебя, похоже, нет, – подытожил Манфред.
– Мне искренне жаль! – качнул головой Конрад после недолгого молчания и жестом подозвал к себе сотника: – Забирай его, Данила, мы закончили.
Командир отряда нехотя, но послушно кивнул, и тут же за спиной барона появилась парочка крепких солдат, схвативших его под руки и ловко накинувших на шею петлю. Конрад отвернулся и пошел прочь, ему не хотелось видеть, как ополченцы вздернут барона. Подобные зрелища
– Постой, Конрад, еще два слова! – громко выкрикнул Манфред, когда солдаты волокли его к дереву.
– Слушаю, – надменно произнес фон Хольц, полагая, что Манфред наконец-то одумался и будет теперь унижаться, жалобно прося о пощаде.
– Ты свинья! – быстро выкрикнул Манфред и смачно плюнул напоследок в сторону предателя.
На Конрада последние слова обреченного не произвели никакого впечатления, наверняка ему уже приходилось слышать куда более нелестные отзывы в свой адрес, и, возможно, он был с ними даже в чем-то согласен. По лицу фон Хольца пробежала печальная улыбка, он небрежно пожал плечами, развернулся и медленно пошел прочь.
Тем временем барона подвели к дереву, связали руки и перекинули конец веревки через сук. В тот самый миг, когда петля сдавила пересохшее горло и Манфред, закрыв глаза, прощался с жизнью, раздался спасительный выкрик Данилы.
– Отпустить! – прогремел над поляной его хриплый бас.
От удивления глаза барона широко открылись. Насупившийся и грозно подбоченившийся Данила стоял перед ним в двух шагах. Остальные лесовики опешили и не знали, что делать: то ли дергать за веревку, то ли выполнить странный приказ командира. Конрад резко развернулся, на его изумленном лице одновременно отражались гнев и непонимание замысла Тулупа.
– Ну, что замерли, увальни, оглохли, что ли?! Я сказал развязать! – заорал Тулуп, яростно вращая красными от злости глазами.
Дружинники вышли из оцепенения и принялись поспешно стягивать путы с рук и петлю с горла барона.
– Ты что, рехнулся?! – возмутился недоумевающий фон Хольц.
– Молчи, Конрад! – сурово ответил сотник. – Хватит тебе жар нашими руками загребать и от своих врагов избавляться, надоело… Сам сказал «делай с ним, что хочешь», вот я и делаю! Ну-ка, отвали отсель, теперь мы с бароном пошушукаемся!
Не дожидаясь, пока Конрад послушается и отойдет в сторону, Тулуп сильно сжал левую руку все еще откашливающегося после знакомства с петлей Манфреда и потащил его за собой в палатку. Рыцарь хотел было последовать за ними, но вход был прегражден добрым десятком воинов, выросших у него на пути.
Еще четыре года назад, когда Манфред только попал на Восток и впервые столкнулся с жителями лесов, он сразу же обратил внимание на неприхотливость в быту дикарей и умение хорошо себя чувствовать в абсолютно некомфортных, порой невыносимых для цивилизованного человека условиях. Единственным предметом обихода в жилище командира была огромная охапка полусырой соломы, наспех брошенная на голую землю. Ни стола, ни стульев, ни прочей утвари, обычно скрашивающих походную
Как только полог палатки опустился, огромная лапища богатыря наконец-то разжала медвежью хватку на предплечье барона, и Данила с ходу приступил к переговорам.
– Слушай, Фо-хер-какой-то-там-еще, ты мужик хлипкий, значит, до коменданта башкой дослужился и поймешь меня на лету. Некогда долго лясы точить. Мне плевать, о чем вы с Конрадом шептались, да только вижу, разговор суровый вышел, – произнес сотник и замолчал, вопросительно уставившись сверху вниз на не успевшего прийти в себя барона. – Прав я или нет? Зуб на него имеешь?!
– Имею, – осторожно ответил Манфред, не понимая, куда клонит Данила.
– Вот и замечательно, значит, поладим, лыцарь! – неожиданно улыбнулся Тулуп и дружески хлопнул барона по плечу. – Мы уйдем, а при тебе со слугой я пару ребят оставлю, они вас вскоре отпустят. Вернешься к своим, так слух распусти, что, дескать, Конрад трус и мерзавец, что ты его оскорбил, позорными словами прилюдно называл, а он с тобой поквитаться побоялся, понял?!
– Нет, – отрицательно покачал головой Манфред, – ничего не понял: ни что ты задумал, ни зачем это тебе надо.
– Не в свое дело не лезь и мои думки понять не пытайся! – внезапно взорвался Данила и перешел на крик: – Не твоего это ума дело!
– Согласен, – кратко ответил барон, – да только не кидаюсь я в затеи, которых не понимаю, обычно выходит дороже, так что не мучайся и сразу повесь!
С минуту оба стояли молча, пристально глядя друг другу в глаза. Наконец Данила не выдержал и заговорил. Желание поквитаться с Конрадом было куда сильнее, чем врожденная потребность души прикончить очередного рыцаря.
– Хорошо, твоя взяла! – произнес богатырь и начал рассказ: – Не важно, какая собака меж нами пробежала, но скажу лишь одно. Много пакостей этот белобрысый гаденыш в наших землях натворил, ой как много. Если бы не приказ князя, задавил бы собственными руками, голову б свернул, но ослушаться Александра не могу… У вас, я слышал, всякие кодексы чести и прочая мура имеются. Так вот, если не какой-то там сосунок, а такой человек с положением, как ты, слухи распускать начнет, ему поверят, а значит, мерзавцу долго не прожить. Врагов у него и среди вас, поди, тоже хватает, почувствуют волки его слабину, подумают, что сдает, да сожрут.
– Не обольщайся, – тихо рассмеялся Манфред, – кодексы, они для юнцов желторотых писаны. Не думаю, что после моего заявления каждый второй рыцарь фон Хольца на поединок вызывать начнет, чушь это все…
– Я не о том, – задумчиво произнес Данила, – не о поединках речь, а о слабине. Как только ее другие почувствуют, так сразу травить начнут: перед вашими попами его в невыгодном свете выставлять, козни всякие строить да душегубов платных к нему подсылать. Глядишь, через годок-другой кто-нибудь башку мерзавцу да снесет.