Наследие
Шрифт:
– Хоть какая-то польза от них. Слушай, скажи честно: когда это все произойдет?
– Сдается мне, вы, парни, прибыли в самый последний момент. Местные «жители» не устают и не отдыхают. Они собираются со всех сторон, а пару последних ночей шуруют особенно активно. Днем у них нечто вроде дремы, но, как я уже сказал, в сумерках их слышно – и их много. Каждую ночь шум становится все громче. От их завываний аж в дрожь бросает, что в твоем аду. Прошлой ночью я слышал, как они кормятся, и не слишком жажду услышать этот звук снова. Точно свиньи чавкают у корыта, только они не свиньи. Они совсем как ты или я. Или были такими.
– Полагаю, Шлиффен того же мнения.
– Я давно уже бросил попытки угадать ход рассуждений командующего, но, надеюсь, так оно и есть. Морр его раздери, я не желаю обернуться шаркающим трупом со свисающими лохмами гнилого мяса. Нет уж, так не пойдет!
Бауман хлопнул всадника по спине и вернулся к своим людям, чтобы ввести их в курс дела. Нарисованная им картина была, прямо скажем, безрадостной.
– Значит, мы стали приманкой в капкане?
– Спорить не стану.
– Прелестно, – иронично заметил Фишер.
Люди ужинали в молчании, наблюдая, как медленно, но верно исчезает за горизонтом солнце.
Холодный ветер продувал лагерь. Бауман от нечего делать точил на оселке меч. Мерное «вжик… вжик… вжик…» звенело в темноте. Звуку вторили крики нежити, толпящейся вокруг лагеря. Фишер иногда различал во мраке белое мелькание костей, выхваченных из черноты лунным светом, и темные силуэты шаркающих зомби. Они чем-то напоминали диких зверей, играющих с едой. Они не пытались спрятаться. Они хотели, чтобы их видели, – потому что это зрелище рождало страх в умах и сердцах солдат.
По натуре своей люди, имеющие дело со смертью, зачастую суеверны. Они верят, что филин ухает в ночь перед их гибелью, и стремятся умереть с мечом в руке, словно клинок сам по себе докажет служителям Морра, что они воины; они всегда идут в бой с двумя серебряными монетами, чтобы заплатить за проход в залы Морра в том случае, если им суждено пасть. Так что неудивительно, что обремененные суевериями люди видят в неуклюже шагающих трупах предвестие собственной участи. Сегодня эти разлагающиеся зомби их враги, но завтра они станут их собратьями по оружию.
Ночь длилась и длилась, и душераздирающее эхо вокруг лагеря усиливалось. Враг перемещался, а бойцы были слепы. Бернгольц велел подготовить головни, чтобы отбиваться от тех мертвяков, которые подберутся слишком близко к лагерю, но не разрешил людям зажигать их, опасаясь, что огонь привлечет зомби, духов и прочих ночных «мотыльков».
Фишер решил, что офицер – идиот. Бродящие во мраке существа не были людьми, но не были они и мотыльками, которых любопытство притягивает к яркому свету. Они либо не обращают на него внимания, либо боятся его. Живые или мертвые, они горят одинаково. Так что Фишер считал огонь первым и единственным другом защитников лагеря. Впрочем, он не стал перечить Бернголыгу.
Апатичное ожидание неизбежного охватило маленький лагерь. Разговоры давно заглохли, люди погрузились в собственные мысли, готовясь к неминуемой схватке. Они знали, что Ганс Шлиффен приносит их в жертву, чтобы привести нежить фон Карстена на то поле боя, которое он выбрал. И они покорились этому. Что еще им оставалось делать? Они были солдатами. Они жертвовали собой ради общего блага. Есть такая простая истина: солдаты умирают за то, во что верят. Каждый из оказавшихся
Они смирились даже с тем фактом, что их генерал почти наверняка обрек их на загробную жизнь не находящих покоя мертвецов, чтобы дать основному войску больше шансов выжить. В ходе любого боя всегда бывают непредвиденные обстоятельства, и тогда надо принимать трудные решения. Люди так или иначе погибнут: друзья, братья, отцы – никто не защищен от удара меча или укуса стрелы. Затачивая оружие, они, как могли, старались ни о чем не думать, и в первую очередь о завтрашнем дне. Они согласились с тем, что сделал с ними Шлиффен, но они не обязаны были радоваться своей обреченности. Они были солдатами и подчинялись приказам – даже тем, которые, несомненно, вели их на смерть. Бессмысленно спорить со стратегией. Шлиффен принял решение – на его взгляд, приманка в капкане давала надежду на поражение орды фон Карстена.
Так что им оставалось только ждать.
Фишер прижался спиной к одному из холодных камней, которыми солдаты обнесли пустые кострища, и закрыл глаза. Спустя секунду он уже спал, на этот раз без видений. Те, кто помоложе, всю ночь ворочались. Им было не до сна. Зов мертвецов и собственные черные мысли терзали их. Они завидовали ветеранам вроде Фишера, способным храпеть, когда меч Морра висит над их толовой.
Перед рассветом снег уступил место дождю: легкая поначалу морось становилась все настойчивей и настойчивей. Через час после восхода забитое серо-стальными тучами небо по-прежнему оставалось мрачным, а струи дождя превращали снег в вязкую слякоть и уходили в землю. К полудню выбранное Шлиффеном поле боя совершенно раскисло. Фишер попытался пробраться к центру, но ходьба оказалась практически невозможной: при каждом шаге он проваливался в грязь по колено.
Он лишь спугнул с серого поля одинокого ворона, и тот с карканьем взмыл навстречу потокам дождя.
Битва в этой трясине грозила стать кошмаром.
Грязь уничтожила их единственную надежду – мобильность. Теперь они будут вязнуть в болоте, беспомощно махать руками, удерживая равновесие, и двигаться точь-в-точь как зомби. Фишер даже подозревал, что за переменой погоды стоит не кто иной, как сам фон Карстен. В конце концов, этот человек – демон, так почему бы ему не обладать властью над стихиями?
Он уже промок насквозь до самых коленей. Фишер остановился и оглянулся. Никаких признаков основной армии Оттилии, однако сколько угодно наглядных свидетельств вторжения войска вампиров. Тысячи. Десятки тысяч. Расползшиеся по всей смертоносной земле между ним и вторым притоком Бурной реки до самого Эссенского брода.
Тела.
Фишер прирос к месту, ноги его погружались все глубже и глубже в густую кашу.
Он видел, что мертвецы просто рухнули, где стояли, и лежали теперь, раскинув конечности. Ему страшно хотелось верить, что какова бы ни была затея фон Карстена, она провалилась и теперь они с товарищами в безопасности. Зомби – марионетки, их нити сейчас брошены, но фон Карстен может запросто подобрать их снова и заставить нежить плясать под свою дудку. Нет, они обречены – даже если объявится арьергард Шлиффена. Пощады не будет – да ее никто и не попросит. С закатом граф-вампир обрушит на них всю мощь своего войска, и никакие тактические ухищрения армии Старого Света не спасут их.