Наследница бриллиантов

Модиньяни Ева

— Пожалуйста, верните это обратно в магазин Роберто Кортезини, — твердо сказала она.

Посыльный не верил своим ушам. За свою жизнь он много вручал пакетов от фирмы Кортезини, но не мог припомнить, чтобы кто-нибудь хоть раз отказался от такого королевского подарка. Неужели молодая синьора не понимает, что этот роскошный гарнитур стоит не меньше роскошной квартиры в центре Милана?

— Синьора, — словно разговаривая с ребенком, объяснил он. — Мое дело — вручить вам пакет. С вашей стороны требуется только

взять коробочку и расписаться в получении.

— Я прекрасно понимаю, в чем заключается ваша работа, однако принять этот пакет не могу.

— Моя дочь, кажется, ясно объяснила, — раздался вдруг у них за спиной голос Антонио Бренна, который слышал весь диалог и видел содержимое коробочки. — Разве вы не слышали?

— Если хотите знать мое мнение, — не сдавался посыльный, — такой подарок не надо отсылать обратно. В конце концов, вы всегда успеете это сделать, разве не так?

— Благодарю вас за совет, но мое решение осталось неизменным. Всего наилучшего. — И Соня, положив на стол коробочку, вернулась в кухню.

Два официанта, свидетели этой сцены, с ухмылкой переглянулись. В городке про Соню болтали разное.

Отец вошел в кухню следом за Соней и прикрыл за собой дверь. Соня уже сидела за пишущей машинкой и печатала меню.

Антонио Бренна посмотрел на дочь так, будто увидел ее впервые. В голубой кофточке из ангорской шерсти, с материнским жемчугом на шее, она была удивительно хороша. Чистое благородное лицо словно светилось каким-то внутренним светом. Да, она совсем не была похожа на девушек, которых он видел вокруг, и ему это нравилось, но вместе с тем внушало опасение. Он не одобрял ее общения с богачами и аристократами, такая публика не вызывала у него доверия.

— Вчера лошадь, сегодня драгоценности, что все это значит? — стоя перед дочерью, строго спросил отец, и Соня с удивлением посмотрела на него: таким тоном он разговаривал с ней впервые.

— Мне самой все это неприятно, папа, так что не будем об этом говорить.

— Что за жизнь ты ведешь? — раздраженно продолжал отец. — Уходишь днем, возвращаешься бог знает когда, да еще на этой американской машине… Люди называют твое имя с усмешкой, когда я вижу это, то готов сквозь землю провалиться от стыда. Куда ты скатилась? Учти, мое терпение скоро лопнет!

— Что-что ты сказал?

— То, что слышала. И вот еще: вчера я сказал тебе, что ты изменилась. Нет, ты и прежде такой была. Мама правильно говорила, тебя надо всегда держать на коротком поводке. Если бы я следовал ее примеру и был с тобой построже, ты бы до сих пор жила со своим мужем, и никто не посмел бы присылать тебе в подарок такие драгоценности. — Не помня себя от ярости, Антонио Бренна со всей силой ударил кулаком по столу.

— Ты действительно так считаешь?

— Да, я в этом убежден.

— Тогда мне ничего не остается, как покинуть

этот дом навсегда, — стараясь говорить сдержанно, заключила Соня и встала из-за стола.

— Вот и прекрасно. Уходи сама, пока я не вышвырнул тебя за порог, — сказал Антонио, в сердце которого боролись злоба и боль за любимую дочь.

— Прощай, папа, но запомни, посланий на грифельных досках больше никогда не будет.

Расстроенная и обиженная до глубины души, Соня вышла, схватив на ходу с вешалки норковое манто. Ее «Фиат-600», купленный на первые заработанные деньги, стоял во дворе. Соня решительно открыла дверцу машины. «Ресторан Сант-Антонио» с сегодняшнего дня — законченная глава в ее жизни.

ГЛАВА 16

Резко вскочив, Соня дрожащими пальцами зажгла лампу на тумбочке и с ужасом прошептала:

— Что тебе надо, Лидия? Ты сошла с ума?

Она соскользнула с постели и заметалась в поисках халата, который спросонья не сразу нашла.

На краю кровати сидела Лидия Мантовани, совершенно голая. Ее маленькие близорукие глазки были в черных подтеках размазанной туши.

— Пожалей меня, Соня, я так несчастна и одинока, — хныкала она, как маленькая девочка, которой приснился страшный сон.

— Можешь не стараться меня разжалобить, на меня такие слова не действуют, — холодно отрезала Соня.

Наконец ей удалось завязать пояс на халате, и она, закурив дрожащими пальцами сигарету, стала быстро ходить по комнате взад и вперед, еле сдерживаясь от злости.

— У меня даже в голове не укладывается… — продолжала она. — Скажи, ты лесбиянка или на тебя это только сейчас нашло из-за твоих отношений с Марио?

— Лесбиянка, но и, конечно, из-за Марио тоже.

— Вот это да! — с брезгливой улыбкой сказала Соня. Такая женщина не вызывала в ее душе ничего, кроме презрения.

— Пожалуйста, потише! — взмолилась Лидия. — Командир может услышать, да и слуги тоже. Умоляю тебя, никакого шума!

Она сдернула покрывало с кровати и накинула его на себя.

— Наплевать мне и на слуг, и на твоего мужа, — выкрикнула Соня и с отвращением посмотрела на тело Лидии.

Казалось, перед ней была совсем другая женщина — с дряблым, оплывшим телом, которое словно растеклось по кровати.

— Какая мерзость! — вырвалось у Сони, и она даже передернулась. Первый раз в жизни приходилось ей пережить подобное.

Лидия вдруг с неожиданной легкостью вскочила и, кутаясь в красное покрывало, сказала незнакомым Соне холодным, даже циничным тоном:

— Ну хватит, замолчи наконец! Да, мне нравятся женщины, особенно такие молодые и красивые, как ты. Я не афиширую свои вкусы из соображений приличия, но все об этом знают, так что не рассказывай мне, что для тебя это неожиданное открытие. Тоже мне, невинный цветочек!