Наследница бриллиантов

Модиньяни Ева

— Я понимаю, тебе тяжело, ты потеряла ребенка, но в другой раз все будет хорошо, и ты станешь матерью.

— Ошибаешься.

— В чем?

— В том, что я стану матерью.

— Но почему же? Ты ведь замужем. — Вирджиния недоуменно смотрела на подругу.

— Могу подарить тебе своего мужа, если хочешь, — на этот раз без тени иронии сказала Соня.

— Что ты говоришь, Соня! — с удивлением воскликнула Вирджиния.

— Зачем он мне нужен, этот муж! — не сдержалась Соня. — Детей я все равно не смогу теперь иметь. Да оно и к лучшему, я их

никогда не хотела. Побывала замужем, и хватит.

Казалось, Соня обращается не столько к подруге, сколько к самой себе. Решившись наконец сказать вслух о том, что ее мучило, Соня почувствовала облегчение.

Прошло совсем немного времени с тех пор, как девушки, учась в Школе урсулинок, мечтали о счастливом будущем, каждая о своем; и вот теперь, такие непохожие друг на друга, обе были одинаково несчастны.

— Зачем же ты вышла за него, если он тебе не нравился? — с возмущением спросила Вирджиния.

— Из чувства долга.

— Перед кем? Перед матерью? — только теперь догадалась Вирджиния.

— Да, мама этого хотела.

— А теперь ты решила уйти из такого чудесного дома сюда, в свою комнатушку?

— Да, решила. Больше я туда не вернусь.

— А он об этом знает?

— Думаю, догадывается, хотя все еще не хочет верить. Его родители, конечно, будут возмущены, отец, наверное, тоже, но я больше не могу, Вирджиния. Пойми, я оказалась на грани смерти, я встретилась с ней лицом к лицу. После операции у меня было время подумать. А если бы я умерла в девятнадцать лет, так и не начав жить по-настоящему?

Соня спросила это с таким отчаянием, что Вирджиния почувствовала к подруге огромную жалость.

— А что ты понимаешь под словами «жить по-настоящему»? — тихо спросила она.

— Мне трудно это объяснить.

— А я бы чувствовала себя счастливой, будь я на твоем месте.

— Но ты не на моем месте, а я не на твоем. У каждой из нас своя судьба. Ты спрашиваешь, что для меня значит — жить по-настоящему. Наверное, это когда весь мир принадлежит тебе.

— А что потом?

— Потом ничего. Есть только сейчас: прекрасное или ужасное — не имеет значения.

— Бедная Соня! — с искренним сочувствием воскликнула Вирджиния. — Я и не знала, что ты так страдаешь! Но ты ошибаешься, что «потом» не существует, оно предъявит нам счет за все, что мы делаем. Мой пример тому доказательство. Рано или поздно мы за все должны будем расплачиваться, даже такие, как Джулио де Брос. Ты его еще помнишь?

Соня с удивлением посмотрела на подругу. От этого имени, словно от щелчка, пришло воспоминание о детской влюбленности, чистой, наивной и смешной. Элегантный мужчина за рулем «Альфа-Ромео» казался ей сейчас таким далеким, что она, наверное, и не узнала бы его, если бы вдруг встретила. Давняя романтическая мечта на заре ее жизни — она исчезла из памяти, как исчезает сон при пробуждении.

— Конечно, я его помню, — спокойно ответила Соня на вопрос Вирджинии. — Он все такой же красавчик?

— Не могу тебе сказать.

— Почему? — удивилась Соня.

— Потому

что он исчез.

— Опять уехал в свою Америку?

— Похоже, нет. Синьора де Брос ходит заплаканная и никому ничего не говорит. Даже слуги в доме ничего не знают. Странная какая-то история.

— Да, действительно, — равнодушно отозвалась Соня, на которую новость не произвела никакого впечатления. Ее абсолютно не интересовали ни сам Джулио де Брос, ни его окружение. Во всяком случае, в ту минуту она искренне так считала.

ГЛАВА 12

— Между истинным искусством и модой всегда существовала тесная связь, — заявил архитектор Мауро Сабелли Контини. — Так было еще со времен Возрождения.

— Полностью с этим согласна, только хочу добавить: сегодняшняя мода — это и есть истинное искусство, — заметила Лидия Мантовани, поднося ко рту вилку.

— Безусловно, мода — это искусство, и Диор первый это доказал. Он просто волшебник! Его восхитительные модели способны оживить даже манекены, не говоря уже о том, что девушки на помосте выглядят в его костюмах просто потрясающе. Кстати, я только что из Парижа, так вот, на первом в этом сезоне весеннем показе он демонстрировал…

Журналистке Брунетте Симончини, которая специализировалась на светской хронике, моде и сплетнях, не удалось закончить фразу: бесцеремонно перебив ее, архитектор Сабелли сказал с оттенком легкой иронии:

— Мы прекрасно осведомлены, дорогая, обо всех твоих парижских маршрутах. Кристиан, Жак, кто там еще? Поверь, мы чувствуем себя такими одинокими, когда ты покидаешь Милан, и с грустью думаем о том… — архитектор сделал небольшую паузу, — что ты к нам опять вернешься. Скажи, ну зачем ты возвращаешься? Мы так радуемся за тебя, когда тебе удается вырваться из нашего скучного города!

Брунетта, рассчитывавшая услышать комплимент, слишком поздно поняла, что попала в ловушку, и не успела справиться со своим лицом, на котором непроизвольно появилось растерянное выражение.

— Когда ты говоришь «мы», то, конечно, имеешь в виду Сандро Мерье и себя? — успела все-таки отпарировать удар журналистка, намекая на зависимость Мауро от его пожилого покровителя.

Брунетта ненавидела молодого архитектора, и он отвечал ей взаимностью. Мауро не мог ей простить, что в своей рубрике, которую она вела в одном популярном журнале, Брунетта назвала его переростком, влюбленным в свою профессию и собственную мать, ставшим очередной забавой старого влиятельного богача.

Общество, собравшееся в тот вечер у Лидии Мантовани, мало интересовала перепалка между модной журналисткой и восходящей на архитектурном небосклоне звездой. Застолья, которые знаменитая модельерша устраивала по разным случаям (случай, надо сказать, находился всегда), отличались изысканной кухней и отборными напитками. Вот и сейчас, дружно расправляясь с поданной на закуску картошкой с распущенным сливочным маслом и черной икрой, гости предвкушали и другие, не менее экстравагантные гастрономические сюрпризы.