Наследница бриллиантов

Модиньяни Ева

— Почему допрос? Просто хочу помочь тебе, — объяснил Серджо. — Может, ты ищешь, где подработать. Я слышал, что мой журнал ищет корректоров. Если мне не изменяет память, по-итальянски в лицее у тебя было «отлично». Как ты смотришь на то, чтобы приобщиться к печатному слову? Должен сказать, что у Ровести неплохо платят. А кроме того, лиха беда начало: кажется, Хемингуэй тоже начинал корректором.

На Паоло произвело впечатление не столько имя великого американского писателя, сколько имя Ровести.

— Думаешь, меня возьмут? — спросил он.

— Позвони мне в понедельник

утречком в редакцию, — предложил Серджо, протягивая ему карточку с номером телефона.

Паоло поблагодарил его и, попрощавшись, пошел к дому матери.

На обед, как всегда по субботам, были ушки, но на этот раз Паоло ел через силу. Обед сопровождался обычными разговорами о его учебе и о футбольном чемпионате Италии.

Как всегда по субботам, Паоло пришлось выслушать материнские рассказы обо всех родственниках и соседях, бабушкины жалобы на старость, на ревматизм, на то, до чего плохо устроен этот мир. Паоло делал вид, будто внимательно слушает, на самом же деле он думал о своем.

Потом бабушка перешла в кухню — мыть посуду, а Стелио, отчим Паоло, отправился играть с друзьями в карты.

Паоло остался вдвоем с матерью. Мать села в кресло со своим вязаньем, он, взяв книгу, устроился у окна, где было светлее. Внешне все выглядело как обычно, но Флора сразу почувствовала, едва увидела сына, что он странно возбужден.

— У тебя неприятности? — спросила она, первой прерывая напряженное молчание.

Он ответил не сразу — должно быть, искал слова.

— Расскажи про Джованни Ровести, — наконец сказал он.

Флора перестала вязать. Последовал долгий вздох.

— Ты давно знаешь?

— С одиннадцати лет.

— От кого?

— Мне сказала Зораида Росси.

Немногословность этого щекотливого разговора благотворно подействовала на Паоло, успокоила его.

— И ты столько лет носил это в себе и ничего мне не говорил? — промедлив, спросила мать. — Почему?

Что он мог ответить? Мать выглядела так молодо, что их часто принимали за брата и сестру. Паоло это было приятно, льстило его сыновней гордости. Он всегда видел ее в роли заботливой жены, хорошей хозяйки, любящей матери. А какие у нее были глаза! И до чего она была красивая!

— Неужели у тебя никогда не было потребности рассказать мне про моего отца и про свои отношения с ним? — спросил он с ласковым упреком.

— Мне было восемнадцать лет. В этом возрасте делают столько глупостей, — как бы оправдываясь, сказала она. — Особенно девушки, если они к тому же не уродки и пользуются успехом. И, разумеется, если они такие дуры, что им может вскружить голову мечта о богатой жизни.

Паоло закурил.

— Судя по тому, как мы живем, богатство обошло нас стороной. — В его голосе звучала ирония.

— Только что кончилась война, — продолжала мать. — Я мечтала стать киноактрисой. Убежала из дома, приехала в Рим. В Чинечитта я была уверена, что на этой киностудии меня ждут с распростертыми объятиями. Снимала вместе с подругой комнату. Надежда стать актрисой слабела с каждым днем: ничего, кроме массовок, да и то с огромными перерывами.

В Чинечитта я познакомилась с Ровести, он был издателем, но куча его знакомых

имела отношение к кино. Как раз в то время один его друг финансировал картину из жизни Древнего Рима, и он заходил иногда на съемки, ему было интересно. Чинечитта — это целый город, игрушечная страна, разноцветный фанерный мир, грандиозная ярмарка надежд. Природа одарила Ровести привлекательной внешностью. Уже не молодой, за пятьдесят, он был похож на ребенка, получившего новую игрушку, — так занимало его все, что происходило в съемочных павильонах этого суматошного мира.

Когда нас познакомили, на нем был отлично сшитый костюм, на мне — туника, положенная по роли в массовке, где я изображала девушку-христианку. Перед ним все лебезили, все смотрели на него снизу вверх: царь и бог, да и только! Его остроты, даже если они были с бородой, вызывали подобострастный смех.

— И у тебя тоже?

— Он мне нравился, я была очарована им. Он внушал уверенность. Все старались угодить ему — знали, какой он богатый. Богатый и щедрый. Разве у него в услужении было бы столько людей, если бы он не задаривал их деньгами, не делал подарков?

— Я не про других, я про тебя хочу знать, — перебил ее Паоло, хотя нетрудно было догадаться, что она ответит.

— Я с ним переспала, — неожиданно резко произнесла мать. — В результате родился ты.

— Из твоих слов следует, что я родился не через девять месяцев, а буквально на следующий день.

— Ты прав, — согласилась она. — Но для чего тебе подробности? Какое это теперь имеет значение?

— Мне посоветовали устроиться на работу в издательство «Ровести».

Мать нахмурилась.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что ждешь от меня рекомендательного письма?

— У меня и в мыслях ничего подобного не было. Никогда. И сейчас нет. Время от времени я видел в газетах фотографии Джованни Ровести. Разглядывал их, пытался понять, похож ли я на него. Ничего общего.

— Так оно и есть. — Мать печально улыбнулась. — И слава богу. Он циник. С его подозрительностью он всегда боялся, что всем от него нужны только деньги. Когда я сказала, что жду ребенка, твой будущий папаша тут же меня бросил, заявив при этом, что он, видите ли, слишком стар, чтобы попасться на удочку. Я услышала от него еще одну ужасную вещь, и то была правда: «Когда у женщины рождается ребенок, она меня больше не интересует». Он объявил, что так было и с его женой, — правда, она успела родить ему троих детей. Он предложил мне деньги. Это был конец. Конец любовной истории и хороший урок для глупой девчонки, ничего не понимающей в людях.

— Неужели, зная, что ты ждешь от него ребенка, Ровести ни разу не подал признаков жизни?

— Подал. Через своего адвоката. Он знал о тебе и, чтобы спасти душу, готов был раскошелиться, но я отказалась от его денег. Историю нашей любви не назовешь счастливой, — вздохнула она. — Я не держу на него зла, но он для меня не существует. Я не стала с ним объясняться. Вернулась в Парму, где ты и родился. Потом я встретила Стелио, для которого моя предыдущая жизнь не имеет значения. — Последними словами она дала понять сыну, что разговор на эту тему окончен.