Наследница Кодекса Люцифера

Дюбель Рихард

С той стороны, где раскинулась крестьянская усадьба, доносились сухие щелчки выстрелов, крики, лошадиное ржание, грохот скачущих галопом коней, яростные команды и панические вопли. Огонь по-прежнему бушевал и ревел.

Он зажал себе уши руками, но это не помогло. Он зажмурился, но взгляд мертвого Леопольда по-прежнему преследовал его. Он закричал. И начав, уже не мог остановиться.

Наконец он все-таки затих, хотя причиной тому было одно лишь истощение. За холмом стало тише, даже треск огня, кажется, ослабел. Он слышал приказы и постоянно повторяющийся одинокий резкий крик: «Пощады! Пощады!» Прогремел выстрел, и голос умолк. Мальчик

медленно встал и попытался рассмотреть холм через густой кустарник. С одной стороны к нему приближались раскаты грома, и он теперь знал, что это идет в атаку кавалерия. Паренек застыл от ужаса. Он увидел всадников, на которых наткнулся во время бегства: они снова показались над холмом, на этот раз сомкнув ряды вокруг толстяка в желтой одежде, и вели за собой полдюжины запасных лошадей без всадников. Они галопом проскакали мимо его убежища. Если бы они погнали лошадей в лес через то место, где он лежал, то сбили бы его с ног, так как он был не в состоянии двигаться. Через несколько мучительно долгих мгновений другая группа всадников проскакала галопом на холм, но перед опушкой леса остановилась. Лошади пританцовывали и вращались вокруг своей оси, закованные в латы всадники ругались и размахивали оружием.

– Если мы войдем туда и окажется, что швед еще там, нас всех перестреляют! – крикнул кто-то.

– Так что, ты предлагаешь оставить их безнаказанными, старая ворона?

– Накажем их на поле битвы, завтра! За каждого из наших товарищей по одному мертвому шведу, и еще по одному в качестве довеска!

– По два довеска!

– И жирная задница Густава-Адольфа!

Мужчины громко расхохотались. Затем они круто развернули коней и снова помчались вниз по холму.

Мальчик тихонько выдохнул. Его пальцы с такой силой вцепились в ветви, которые он осторожно раздвинул, что ему с трудом удалось разжать их. Он осмотрелся и понял, что испачкался от испуга. Горло ему сдавило комом.

И тут сзади его что-то схватило, чья-то лапа зажала ему рот, его прижали к чему-то шершавому, воняющему столетним потом и грязью. Это что-то поволокло его прочь, а в снова завертевшийся от ужаса разум проник прерывистый шепот: «Дьявол… дьявол… д… д… дьявол!»

4

На третий вечер отшельник произнес первые слова. До тех пор мальчик, спотыкаясь, сопровождал его в бесцельном, по-видимому, путешествии по лесу не столько из понимания, что старик-богатырь спас ему жизнь и, возможно, желал ему добра, а скорее из-за непонимания, куда еще ему податься.

– Им… им… им-м-м! Имя? – спросил старик.

Лицо его, обветренное и покрытое густой бородой, представляло собой скопление глубоких обрывов и тяжких утесов. Улыбка походила скорее на оскал, но через два дня молчаливой совместной жизни мальчик достаточно привык к нему, чтобы не пускаться в бегство от страха.

Он пожал плечами.

Отшельник указал на себя. Губы его шевелились.

– П…П…

– Что? – переспросил мальчик.

Отшельник закатил глаза и снова указал на себя.

– П…П…

Внезапно он замолчал и махнул рукой. Затем наклонился к мальчику и схватил его запястье. Мальчик попытался вырваться, но отшельник просто положил его кулак к себе на грудь.

– Петр! – не очень четко произнес он.

– Петр? Тебя так зовут?

Отшельник кивнул. Мальчик невольно рассмеялся. Этот звук, похоже, показался отшельнику незнакомым; он склонил голову набок и прислушался. Затем снова

указал на мальчика.

– Имя?

Мальчик вздохнул и повесил нос. Он ничего не ответил.

На этот раз плечами пожал отшельник. Затем он молча улегся и уже через несколько мгновений захрапел. Мальчик пристально смотрел на темный лес вокруг себя. Если звери и находились где-то поблизости, этот храп наверняка прогонит их прочь. К тому же храп оказывал на него утешительное воздействие, так же, как и затхлый запах отшельника, и его растрепанность – все это напомнило ему об овчарках, которые сбиваются в кучу и согревают друг друга во время ливня. Через некоторое время он подполз к старику и свернулся калачиком рядом с ним.

5

Воспринимая одновременно жесты, мимику грубо вылепленного лица и запинающуюся речь отшельника и ни на что не отвлекаясь, с ним можно было вести что-то вроде беседы. Не то чтобы старик очень ценил задушевные разговоры. Когда он говорил, говорил только он. У мальчика ушло несколько дней на то, чтобы хотя бы примерно понять, о чем толкует отшельник. Оказалось, что старик рассказывает одну историю.

– Все потому, что мы согрешили, – объяснял Петр. – Давно это было, но прегрешения не проходят без следа. Нужно долго каяться, а если покаяния недостаточно, прегрешение остается в мире и отравляет все.

– Что за отрава?

– То, что происходит вокруг. В городах. В деревнях. Война. То, что погибает так много людей. То, что никто больше не знает, какая вера правильная, и что надежда умирает. Это наше прегрешение. Мы отказались охранять от нее мир. Мы совершали… ужасные поступки!

На душе у мальчика всегда становилось жутко, когда отшельник начинал плакать. Он никогда не видел, чтобы хозяин плакал, и слуги тоже. Плакать – удел женщин и детей. Он начинал чувствовать себя беззащитным, как только старик закрывал лицо лапами и принимался всхлипывать.

История, исторгнутая стариком за несколько тяжелых недель, была следующей.

Когда-то дьявол написал книгу. Грешный монах попросил его о помощи, чтобы выполнить епитимью, и пообещал за это дьяволу свою душу. Книга должна была стать собранием всех знаний, которые монах приобрел в течение жизни, однако дьявол подшутил над ним и заключил в ней собственную мудрость. Это была мудрость без сострадания, ум без любви, знание, служившее не для просвещения, а для приобретения власти. Это было самое сильное орудие дьявола в его плане погубить людей, так как люди всегда жаждали новых знаний, чтобы стать подобными Богу. Если дать глупцу факел, он сожжет дом; если факел дать ученому, он воспламенит весь мир. Никто не понимал это лучше, чем дьявол.

Семь черных монахов охраняли эту книгу. Их всегда должно быть семеро, чтобы круг оставался замкнутым. На протяжении многих веков так и шло. Но однажды в этот круг попал недостойный слабый человек, обладавший лишь верой вместо разума, человек, который не был недоверчив, но любил… человек, не выполнивший свой долг.

– Я… – всхлипнул старый отшельник. – Этим человеком был я.

Петр – брат Петр, на его истощенном теле все еще висели остатки монашеской рясы, – позволил втравить себя в охоту на невинную душу, убивал от имени книги… и книга забрала у него все, что он любил. Прегрешение монаха, некогда попросившего дьявола о помощи, несколько веков спустя запятнало Петра; тогда создатель книги тоже совершил убийство. Петр охранял книгу, и она его коснулась… она его запачкала.