Наследница огненных льдов

Ванина Антонина

Пальцы онемели, я совсем их не чувствовала, зато нога снова на свободе и можно идти. Только куда? Где Зоркий, почему не отзывается? Значит, попробую пойти без него, главное, почувствовать под ногами подъём – тогда я точно буду на верном пути. И всё же, как болит голова. А глаза… И пальцы будто отмёрзли.

В бессилии я плюхнулась в снег, и вновь упёрлась руками в наст. Как же глупо всё вышло. И никого рядом нет. И как теперь выбираться? Надо передохнуть и подумать. А ещё спрятать пальцы в рукава, вдруг получится отогреть.

Ничего хорошего на ум не приходило, зато дурные мысли окутывали

разум. Что я скажу Эспину, когда вернусь? Что забыла надеть очки и ослепла из-за яркого снега? Он точно будет ругаться. Скажет, что я стала обузой, что со мной уже никуда нельзя идти. И домой меня вернуть не получится… Что же я наделала? Как же теперь быть? А может всё обойдётся, может боль уйдёт, и я снова буду видеть?

Глаза жгло всё сильнее и не только от ослепительного снега. Надежды на лучшее таяли с каждой минутой, а горькие слёзы наворачивались сами собой.

И тут за спиной я услышала скрип снега.

– Принцесса, почему ты тут сидишь?

Вистинг, он нашёл меня. А вот и Зоркий, тыкается мордой мне в лицо, облизывает щёки.

– Я… я просто немного заблудилась и…

Я попыталась подняться и не пошатнуться в сторону. Вистинг ничего не ответил, и я услышала, как он обошёл меня и встал впереди.

– Куда ты смотришь?

Я постаралась направить взгляд на источник звука и при этом не моргать, но боль и ощущение, что под веками песок, не давали покоя.

В следующий миг я почувствовала, как Вистинг обхватил моё лицо руками и заставил задрать голову. А потом он резко скомандовал:

– Закрой глаза, сейчас же!

Не успела я ничего ответить, как земля ушла из-под ног. Мир словно перевернулся вверх тормашками. Или это я поменяла положение в пространстве?

Когда мне в шею уткнулось что-то продолговатое, понимание происходящего начало постепенно открываться мне. На одном плече Вистинга висит ружьё, а через другое он перекинул меня и несёт к лагерю. Всё, сейчас точно будет ругать. И кучу гадостей наговорит. Так стыдно… А тут ещё кровь хлынула к голове, отчего на глаза надавила новая порция боли, и я невольно застонала.

– Потерпи, Шела, – услышала я сдавленный голос Вистинг с нежданными нотками беспокойства и заботы.

Неужели не будет ругать? Значит, всё намного хуже, чем мне казалось.

Наконец мир снова перевернулся, и Вистинг усадил меня на мягкие шкуры, потом вновь поднял и потащил куда-то. Когда я оказалась на жёстких ветках без всякого настила, то поняла, что сижу в нашей с Эспином неразобранной палатке. Вистинг куда-то ушёл, так ничего и не сказав, зато прибежал Зоркий и стал тыкаться и лизать руки.

– Зоркий, мальчик мой, почему ты убежал от меня? Зачем бросил?

– И правильно сделал, – раздался голос Вистинга.

А в следующий миг он похлопал меня по одежде, словно стряхивал снег с кухлянки, потом стащил с головы капюшон и снова потребовал:

– Закрой уже глаза.

На лицо опустилась мягкая ткань. Я чувствовала, как Вистинг уселся рядом и теперь повязывает на глаза тряпицу, а всё вокруг заволакивает непроглядной тьмой.

– Повезло тебе с псом, – неожиданно сказал он, – северные лайки вообще умные создания. Прибежал ко мне, покружился, убежал, снова вернулся, и так раза три. Я внимания

не обращаю, мало ли, что этому озорнику взбрело в голову. Только разобрался со своими вещами, смотрю, Зоркий отбегает, резко останавливается и смотрит на меня как-то странно. Никогда не видел у собак такого выражения морды. Будто укор в глазах за то, что я его не понимаю и за ним не иду. Ладно, взял ружьё, подумал, он добычу нашёл, зовёт на охоту. Не успел я далеко отойти, он снова побежал вперёд, вернулся уже с твоей рукавицей в зубах. А потом с пригорка я тебя и увидел. Ну что, забыла очки в рюкзаке?

– Да, – жалобно пискнула я.

– Снег ослепил?

– Да.

– Сильно глаза болят?

– Сильно.

– Конечно, сильно. Преломлённые солнечные лучи обожгли тебе оболочку глаз.

На миг голова закружилась, и мне показалось, что я падаю в пропасть. Мои глаза обожжены. Это ведь…

– Это конец, да? – только и смогла спросить я.

А Вистинг успел разделаться с повязкой, вложил мои руки в свои ладони и сказал:

– Ну, на сегодня твоим приключениям точно конец. Хорошо, что у Тэйми есть нарта. Усадим тебя в неё и поедем дальше.

– А мои глаза? Я больше не буду видеть, да?

– Дня два-три точно не будешь. Придётся походить с тёмной повязкой. Хотя, ходить без присмотра не надо, будешь сидеть или в нарте, или в палатке. Лучше, в палатке, чтобы была полная изоляция от всякого источника света.

– А потом? – опасливо спросила я, не веря его словам.

– А потом ожог заживёт, и зрение вернётся. Просто нужно дать глазам отдохнуть.

Не может быть. Значит, ничто ещё не потеряно, ничего фатального со мной не произошло. Я не ослепла насовсем, и это самое лучшее, что я могла услышать!

Внезапно по пальцам растёкся нестерпимый жар, и я выдернула руки из ладоней Вистига.

– И рукавицы ты за тесёмки к рукавам тоже не привязываешь, – констатировал он.

– Но ведь это как-то глупо, – оправдывалась я, – я же не ребёнок.

– Я, стоит заметить, тоже, но комфортом не пренебрегаю. Эти тесёмки придумали охотники, чтобы при виде зверя быстро скинуть рукавицы, схватиться за лук или ружьё, и начать преследование. Стрелять голыми пальцами получается куда точнее. А потом, когда зверь убит, не надо будет отвлекаться и искать скинутые рукавицы, они же всегда привязаны к рукавам.

Вот, значит, зачем к варежкам и рукавам пришиты завязки. Как-то я не подумала об этом, а зря. А теперь мои руки будто отмёрзли напрочь.

– Растирать твои пальцы нельзя, – сказал Вистинг, – могу попробовать постепенно отогреть их дыханием.

– Дыханием? – не совсем поняла я.

– Или снова положи руки на мои ладони.

– Горячо.

– Тебе это только кажется. Или хочешь, чтобы у тебя ещё и кожа отмерла и вздулись волдыри? Про ампутацию рассказать?

Вистинг припугнул меня на славу, и я послушно вытянула руки вперёд. Снова жар его широкой ладони обжёг истерзанную холодом кожу. А потом Вистинг принялся неспешными движениями массировать костяшки на одной руке, потом на другой. Эти аккуратные движения, эти прикосновения заставляли чувствовать себя не совсем обычно. Да ещё повисшая тишина, прерываемая тяжёлым дыханием Зоркого, так тяготила.