Наследница. Графиня Гизела (сборник)
Шрифт:
Он с испугом взглянул ей в лицо, затем, глубоко вздохнув, провел рукой по лбу.
— Да, ты права, а я был слеп! — проговорил он едва слышно. — Ты более уже не ребенок, который когда-то, прильнув к моей груди, шептал мне, оробевшему и не верившему своему счастью: «Я люблю тебя, ах, как люблю!»
И он стиснул зубы.
Молодая девушка в замешательстве рвала на мелкие кусочки лист плюща; мерное шуршание шелкового платья слышалось за дверью салона — гувернантка как верный телохранитель маршировала в соседней комнате.
— Я не понимаю, — отрывисто заговорила Ютта, — с какой стати ты начинаешь мне напоминать о моем обязательстве таким
— Изволь, Ютта! Из княжеского двора в мой дом нет возврата!
— Ты говоришь это, не я!
— Да, я говорю это! И если ты действительно захочешь вернуться, мой дом будет закрыт для тебя… Мне не нужна жена, вкусившая удовольствий придворной жизни! Я не имею ничего общего с женщиной, окунувшейся в это море разврата и пошлости! О, как глупо! Я клятвопреступник, я изменил бедной слепой женщине! Ни часу не должен был я оставлять тебя в Белом замке! Ты здесь вкусила отравы — тряпки, эти подачки, которые ты с такой гордостью носишь, отравили твою душу! Ютта, оставь замок, — умолял он, взяв руку молодой девушки.
— Ни за что на свете не сделаю такой глупости, над которой все будут смеяться!
Он выпустил ее руку.
— Так… Но я еще задам тебе вопрос: чьему ходатайству обязана ты своим будущим блестящим положением?
Она взглянула на него нерешительно.
— Моей приятельнице, госпоже фон Гербек, — ответила она медленно,
— Кто знает чопорность нашей царствующей династии, тому хорошо известно, что прислуга министра не может иметь непосредственного влияния, — возразил он коротко.
Гувернантка, как ужаленная, отскочила от двери, возле которой подслушивала разговор в комнате.
— Ютта, мне больше нечего сказать, с этой минуты я тебе чужой человек! — продолжал он, повышая тон. — Но я должен с тобой говорить от имени твоей матери! Поступай куда хочешь: твое древнее благородное происхождение дает тебе право доступа к любым дворам, только уходи отсюда… Ты не должна пользоваться благосклонностью того, кого проклинала твоя несчастная мать. Ютта, министр…
— А, теперь ты появляешься на сцене мщения! — злобно прервала его девушка, стремительно отходя от окна. — Издевайся над ним сколько хочешь! — закричала она в бешенстве. — Называй его убийцей, кем угодно! И даже если весь свет будет кричать об этом и подтверждать это, я не поверю и слушать не буду!
И она зажала уши.
Помертвевшие губы молодого человека были так плотно сжаты, как будто хотели замолкнуть навеки. Медленно снял он обручальное кольцо и протянул его девушке. Она поспешно стала снимать свое, и теперь, в первый раз за всю эту бурную сцену, лицо ее покрылось густым румянцем стыда и смущения. Она все время держала тяжелый букет в правой руке, чтобы не видеть обручального кольца, на котором постоянно останавливала свой смущенный взгляд неверной невесты.
Горный мастер направился к двери, которую в эту минуту открыл студент, а из салона уже спешила госпожа фон Гербек, с нежностью раскрывая свои объятия «непоколебимой».
— Он иначе не захотел, глупец! — прошептала с досадой молодая девушка, не слишком вежливо избегая объятий гувернантки.
Она поднесла к носу флакон с освежающей эссенцией и припудрила лицо, желая предохранить кожу от портящего ее волнения.
Глава 9
Оба брата буквально бежали к выходу из замка — даже благоухающий воздух длинных коридоров казался им наполненным
Внизу, в дверном проеме музыкального салона, стоял управляющий замком и призывал слуг, чтобы переставить рояль на другое место. Шелковые пунцовые оконные занавеси были опущены, на стенах горели канделябры, яркий огонь пылал в мраморном камине, прислуга накрывала стол для кофе — словом, вид музыкального салона его превосходительства был как нельзя привлекательным. Сегодня будет исполнен ноктюрн Шопена, а затем гости, распивая кофе из изящного фарфора и опустошая серебряную корзинку с печеньем, посмеются над изгнанным претендентом на руку будущей придворной дамы ее светлости.
В одном из стоящих возле камина кресел сидела маленькая Гизела. Худенькие ножки были скрещены, маленькое бледное личико резко выделялось на цветной обивке кресла. Увидев в открытую дверь проходящих по коридору молодых людей, она быстро вскочила. Очевидно, девочка осталась без всякого надзора, ибо в то время, когда горный мастер вышел на лестничную площадку, она догнала его, остановила и, вытащив из кармана целую пригоршню медных монет, задыхаясь проговорила:
— Возьмите, пожалуйста, я собирала их, потому что они красивые. Здесь много денег, не правда ли?
Теобальд остановился, его невидящий взгляд упал на ребенка.
— Не прикасайся к нему! — угрожающе воскликнул студент, отталкивая девочку, и горько рассмеялся, когда монеты, выскользнув из рук испуганного ребенка, покатились по площадке.
— Тебе уже известно, змееныш, — воскликнул он, — как знатные люди обращаются с сердечными ранами других людей? Вы думаете, что деньги всесильны и в этом случае! Но в тебе-то что знатного, гадкое, больное существо?
Звук его сильного юношеского голоса звонко отдавался в вестибюле. Прислуга и управляющий с вытянутыми шеями выглядывали из дверей музыкального салона, а в глубине коридора показалась Лена. Она всплеснула руками, увидев маленькую графиню стоящей без теплой одежды, с непокрытой головой на сквозняке. Расслышав же слова студента, она в испуге бросилась к ребенку и оттащила его от дерзкого человека. В эту же минуту в одном из окон нижнего этажа белая рука приподняла опущенный занавес и показалось бледное лицо министра. Лихорадочные пятна на щеках студента запылали еще ярче.
Он приблизился к окну.
Министр отшатнулся, но затем веки снова прикрыли глаза — поднятая рука молодого человека была пуста.
— Да, смотри и радуйся! — закричал студент далеко разносящимся голосом. — Презренная там, наверху, отлично обделала свое дело: плебей уходит прочь! Ладно, продолжай так, сиятельный! Не обращай внимания на голод в стране, которой ты так хорошо правишь! Да и что тебе, иноземцу, до страданий здешнего народа!
Голова министра исчезла, занавес опустился, в вестибюле раздался звонок.
Было ли приказание возвратившимся с испуганными лицами лакеям выбросить крикунов вон, осталось неизвестным, так как горный мастер уже опустил руку на плечо брата и увлек его за собой.
Высокая атлетическая фигура молодого человека, его спокойное лицо и остановившийся взгляд, который он, уходя, бросил на замок, были способны вселить уважение и в эти мелкие, холопские души, ибо слуги, не шевелясь, стояли у входа, в то время как братья шли по двору.
Легкие вечерние сумерки окутывали окрестности. Солнце садилось, позолотив последними лучами вершины гор. Сразу стало свежо. Парники уже накрыли соломенными рогожами, из труб Нейнфельда валил густой дым.