Наследница. Графиня Гизела (сборник)
Шрифт:
Гизела остановилась, глаза беспомощной женщины тревожно впились в нее. Она поняла немую просьбу и вернулась назад. Сорвав ягодку земляники, она поднесла ее ребенку, который протянул за ней ручонки и охотно пошел к девушке. Португалец бросился, чтобы взять мальчика у нее из рук. Его проницательные глаза были устремлены на Гизелу,
— Это не пристало вам, графиня Штурм, — произнес он отрывисто слова, так часто слышанные ею. — Вы плохо держите слово, — продолжал он. — Я помню ваше обещание, данное родственникам, не забываться до такой степени… Вы находитесь на опасном пути скрытности,
Он напомнил ей о той минуте, когда она, как бы устыдясь маленького общества, которое было с ней в лодке, дала обещание вести себя сообразно своему общественному положению, подтвердив этим, что разделяет взгляды своего круга. Он был невидимым свидетелем ее слабости, и в тоне, которым напомнил ей об этом, открылась вся его враждебность, с которой он, по словам госпожи фон Гербек, к ней относился.
Смягчившееся было сердце девушки вновь ожесточилось.
— Я умею отвечать за свои поступки! — возразила она гордо, прижимая к себе ребенка.
Он отошел от нее и снова склонился над женщиной. Все его усилия, однако, были безуспешны: ни растирание рук спиртом, ни вливание в рот мадеры не помогали вернуть ей силы.
Нерешительность не была в числе качеств этого человека — недолго думая, он поднял женщину на руки и понес в Лесной дом.
С какой легкостью шел со своей ношей этот сильный человек! Какая разница была между этим чужестранцем, так по-человечески помогающим своему ближнему, и владельцем Белого замка! Его превосходительство залпами освежающей эссенции опрыскивал вокруг себя воздух, если ему случайно доводилось находиться поблизости от «индивида», несущего на себе печать бедности.
Глава 16
И вот Гизела снова стояла на том самом месте, откуда только что в ужасе бежала. Она в молчании следовала за идущими впереди мужчинами.
Больная была внесена в дом, и с тревогой в сердце молодая девушка думала о том, что кто-то заберет у нее ребенка.
Она занимала его, указывая ему то на обезьянку, то на попугая, подносила близко к фонтану.
Наконец португалец вышел на террасу в сопровождении домоправительницы.
Женщина, очевидно, не знала, у кого находится ребенок, которого она должна была забрать, ибо торопливо и испуганно стала спускаться с лестницы, увидев Гизелу.
— Но, ваше сиятельство, — сказала она, низко и почтительно приседая, — как это возможно! Носить этакого тяжелого, грязного ребенка…
И она хотела было взять его из рук Гизелы, но не тут-то было: мальчик обхватил ручонками шею графини и, прижавшись к ней, разразился плачем.
— Тише, тише, маленький крикун! — успокаивала его почтенная женщина. — Ты напугаешь свою бедную маму.
Но все ее старания переманить ребенка с рук молодой девушки ни к чему не приводили.
Португалец меж тем спустился с лестницы. Сопротивление и плач ребенка, казалось, причиняли ему какое-то странное волнение: глаза его пылали, он с беспокойством смотрел на маленького упрямца, который все крепче цеплялся за девушку уткнувшись лицом в ее шелковистые волосы.
Южной вспыльчивой натуре португальца, кажется, надоела эта сцена. Он нетерпеливо
Лицо графини вспыхнуло, она нерешительно взглянула на дом. Было ясно, что девушка боролась с собой.
Она, успокаивая, прижала мальчика к себе.
— Не плачь, мой милый, я тебя отнесу к твоей маме, — сказала девушка решительным и в то же время нежно-успокаивающим тоном и твердыми шагами стала подниматься по лестнице.
Зиверт из дверей молча смотрел на происходящее.
На пороге Гизела остановилась перед стариком. Гордо выпрямившись, но в то же время склонив свою красивую головку, она была неотразимо прелестна в своей целомудренной красоте.
— На этот раз не беспокойтесь, — обратилась она к нему со слегка дрожащими губами. — Если по моим следам и идет беда, как вы изволили выразиться, то в эту минуту она теряет всю свою силу, ибо это дитя разрушает ее могущество.
Старый солдат, может быть, впервые в своей жизни опустил глаза, в то время как графиня прошла в галерею.
Следовавшая за ней домоправительница отворила дверь, которая вела в комнату южной башни.
Там, на раскладной кровати, на чистом белье под мягким одеялом лежала бедная женщина. Она протянула руки навстречу своему ребенку — должно быть, слышала его крик.
Гизела посадила мальчика на кровать, при этом рука ее почувствовала слабое пожатие. В ту же минуту больная подняла ее к своим запекшимся губам. Эта бедная женщина и не подозревала, какая жертва была принесена ради нее гордой, высокорожденной графиней.
У Гизелы осталось неясное воспоминание о той ночи, когда она со своим отчимом искала гостеприимства в Лесном доме, да это и понятно: были предприняты все усилия, чтобы уничтожить его в ребенке.
Она не узнала комнаты и не подозревала, что стоит на том самом месте, где когда-то слепая старуха со злостью оттолкнула от себя ее маленькую ручку.
В эту минуту сердце ее щемило от какого-то необъяснимого чувства.
Глаза ее робко скользили по комнате — глубокие оконные ниши придавали ей мрачный, непривлекательный вид.
Старинная, как видно, немало послужившая на своем веку мебель, какую в Белом замке не поставили бы и в помещении для прислуги, стояла вдоль стен, увешанных выгоревшими картинами в черных деревянных рамах — то были портреты, изображающие самые обыденные личности в мещанской обстановке. Наверное, это была комната злого старика, хотя этому противоречило присутствие очень элегантных золотых часов на комоде и небольшого столика в оконной нише с изящным письменным прибором.
Над изголовьем кровати, на стене, был темный занавес, именно он и произвел впечатление на девушку. Его назначением было, главным образом, скрывать собой — не от солнечного света, ибо он и так сюда не попадал — от посторонних глаз чей-то портрет. Когда укладывали на кровать больную, занавес нечаянно отдернули, отчего образовалась узкая щель, но и ее достаточно было, чтобы увидеть лицо изображенного на нем человека… Глубокие, спокойные глаза и оттеняющие их сросшиеся брови невольно приковывали внимание, наводя почему-то на мысль о трагической судьбе их владельца.