Наследница
Шрифт:
Всё было готово, ждали только санного пути. В Санкт-Петербурге он был ещё ненадёжен, снег часто подтаивал, а то и вовсе пропадал, оставляя вместо себя неровную мёрзлую землю с белыми проплешинами, но прибывавшие в город люди говорили, что дальше к востоку снег лежит плотно, и дороги уже накатаны.
Наконец, тронулись в путь. Маша, остававшаяся дома, чувствовала себя так, как будто в чём-то провинилась. Она разрывалась между удовольствием остаться вдвоём с молодым супругом, имея возможность посвятить своё время только ему, и чувством какой-то растерянности от того, что у неё отобрали ставшую привычной заботу о «барыне Елене». Ей казалось, что барыне, несомненно, будет плохо без неё, никто не проследит, чтобы всё было в порядке. Когда повозка скрылась из виду, Маша заплакала. Иван обнял её за плечи, а она уткнулась ему в плечо, повторяя:
— Как же она без меня?
Иван, улыбаясь, спросил, а что же будет,
— Так то — в Польшу, — шмыгая носом, ответила Маша. — Там у неё, небось, есть служанки. А тут? Ведь она одна поехала в такую даль!
— Ну, уж не одна, — возразил муж. — Пан Юзеф всегда с ней, и Штефан поможет, если нужно, даже Тришка пригодится. Он, как я заметил, тот ещё пройдоха. Поглядишь — простоват да глуповат, а на деле… Так что, барыню твою сберегут, не бойся!
— Да что они понимают! Ведь ей и одеться и раздеться помочь надо, и умыться подать, и причесать её, и сготовить…
— Ну, разошлась… А я вот знаю, что она одеваться и сама прекрасно может. Готовит Штефан не хуже тебя, да и на постоялых дворах поесть можно. А в остальном всегда можно нанять кого-то.
Но Маша осталась при своём мнении и несколько дней сильно тосковала.
Вот уже неделю Элен была в пути. Ехали по Сибирскому почтовому тракту, но не через Москву, что потребовало бы несколько отклониться от нужного направления, а через Вятку. Эта дорога встречалась с основным трактом в селе Дебесы.
Было холодно, но по мере удаления от столицы, воздух становился суше, и мороз перестал докучать так, как в Петербурге. Ночевали в основном, в гостиницах при почтовых станциях, но они имелись не везде. В таком случае, ночлег легко можно было найти в близлежащем селе или деревне. Крестьяне охотно пускали проезжающих, поскольку те хорошо платили за постой. Это постепенно превратилось для жителей придорожных селений в постоянный неплохой источник дохода.
Несмотря на то, что карета, ставшая не то кибиткой, не то возком, была утеплена, а Элен укрывалась меховым одеялом, она всё равно мёрзла. Согревалась она только двумя способами. Уезжая с очередной станции, в кибитку клали разогретые камни, которые постепенно остывали, отдавая тепло людям. Когда камни уже не могли согреть её, Элен часто садилась на лошадь, шедшую сзади на привязи, и некоторое время носилась вскачь. Это не только согревало, но и развлекало её, отвлекало от нудной дороги, поэтому Элен часто каталась верхом больше от скуки, чем от того, что замёрзла. Время от времени к ней в кибитку, чтобы немного согреться, садились Юзеф, Тришка или Штефан. Хотя последний делал это очень редко, отказываясь уступать Тришке своё место на козлах. Он сидел там в огромном тулупе, специально приобретённом для него, в надвинутой на глаза мохнатой шапке и валенках. Удобство и замечательные качества этой обуви он оценил давно. Теперь сапоги, даже самые тёплые, не шли для него ни в какое сравнение с валенками, особенно в тех условиях, в которых проходило их путешествие. На ногах Элен тоже были валенки, только Юзеф по-прежнему, оставался верен тёплым сапогам на меху. Это объяснялось в основном тем, что по большей части он находился в седле. Зато в кибитке его ждала такая же пара обуви, как и остальных. Он переобувался в неё, только когда грелся и отдыхал от верховой езды.
Единственным развлечением для Элен, кроме катания, были беседы с попутчиками. Говорили обо всём понемногу, и ни о чём конкретно. То кто-то из них вспоминал забавную историю, слышанную когда-то и от кого-то, то обсуждали какое-нибудь происшествие на станции или в гостинице, где ночевали… Как-то раз, когда компанию Элен составлял Тришка, она вдруг вспомнила слова цыгана о нём, и его собственное упоминание о «его людях», и решила спросить об этом. Немного смутившись, Тришка всё же ответил. И его ответ неожиданно для них обоих превратился в рассказ о его жизни.
— Что ж скрывать, вы и сами, верно, догадались, что я — вор. Не скажу, что горжусь этим, или что это мне нравится. Но так вышло само собой. Как стала воровкой моя мать, я не знаю, она не говорила об этом. Ходили слухи, что она когда-то жила обычной жизнью, но что это была за жизнь, кто были её родители — я не знаю. Как не знаю и того, кто был моим отцом. Правда, мать неоднократно говорила, что мой отец — честный человек. У меня на этот счёт своё мнение. Может, он и не был вором, или кем другим в этом роде, но честным его назвать нельзя. Иначе он хоть раз поинтересовался бы своим ребёнком.
— Но, может быть, его не было уже в живых? — спросила Элен.
— Да нет, он был жив. Я помню, что, когда был совсем маленьким, мать несколько раз приносила мне игрушки и говорила, что это от отца… Хотя, конечно, она могла и обманывать меня… Как бы то ни было, мы с матерью оказались среди воров. Как это получилось,
— За что?
— Чтоб не высовывался, — невесело усмехнулся Тришка, — чтоб не пытался быть умнее других. После этого мне стало доставаться ещё меньше из той добычи, что удавалось захватить. Потом кое-что произошло. У нас был главный, все его слушались. Это он решал, сколько кому причитается. Но он стал со временем настолько скупым и жадным, что таких, как я, недовольных своей жизнью, становилось всё больше. И не только среди молодых. Вот один из них и стал подбирать себе собственную команду. Он говорил, что будет делить всё справедливо, не так, как раньше. Он и меня к себе взял. Но скоро выяснилось, что на него работать ещё хуже. Хорошо жилось только его близким дружкам. Я уже был готов к тому, что меня прибьют где-нибудь в тёмном переулке. Вот в то время мне и повстречались вы с господином Юзефом. Я получил возможность уехать, исчезнуть из города на некоторое время. Но перед отъездом мне пришло в голову, что хорошо бы стравить двух наших хозяев между собой. Ведь они друг друга стоили! Здесь мне и пригодилась грамота. Я написал письмо и оставил его на том месте, где обычно спал. В нём говорилось о том, что есть человек, который хочет власти в шайке, и называлось его имя. В том, что письмом заинтересуются, я не сомневался, ведь мне, с тех пор, как я пытался работать писарем, запрещалось брать в руки перо. Им, явно захотелось бы узнать, о чём это я написал, может, это жалоба или донос какой. Тем более что в это время все ходили злые, недовольные, все друг друга подозревали в чём-то. Когда я вернулся, оказалось, случилось именно так, как я и рассчитывал: нашли человека, умеющего читать, прочитали письмо и — пошла потеха! Передрались все! Вот только чего я не ожидал, так это то, что хозяева и их дружки поубивают друг друга. В общем, когда я там появился, всё было плохо. Хозяина не было, все занимались кто чем. Многие попались на воровстве, и пошли на каторгу или попали под плеть. А мне было особо жаль детей и их матерей, ведь совсем недавно я был таким и тоже жил впроголодь. Я и отдал им те деньги, которые вы мне дали за ту первую поездку. Сам остался ни с чем. Но, оказалось, что это было правильное решение. Они не хотели больше жить сами по себе, им опять нужен был хозяин. И они… ну… в общем, им стал я, — замялся Тришка.
— Ты?
— Ну, да. Надо же было кому-то. Ещё недавно мне и во сне такое присниться не могло, и свершившееся чудо я воспринял бы как самое желанное событие. Но к этому времени мне уже хотелось другого. Мне понравилось работать на вас, госпожа Соколинская. Я мечтал, что когда-нибудь смогу жить, не оглядываясь, не прикидывая, когда меня поймают: сегодня или завтра. Поэтому на самом деле, хозяином стал другой… Правда, это я сказал, чтобы его все слушались… Я там появляюсь теперь редко. Вот и всё, пожалуй, — неожиданно закончил он.
Укладываясь в этот вечер спать в неуютной комнатёнке очередной гостиницы, Элен думала о том, как странно устроен мир. В нём есть воры, достойные уважения, вызывающие симпатию, и люди благородного происхождения, поступки которых столь омерзительны, что даже думать о них не хочется. Почему так?
На последнем участке пути Элен получила большое удовольствие от поездки. Вслед за остальными путниками они спустились с берега Волги, по которому шла дорога, на лёд замёрзшей реки. Путь был уже хорошо накатан, их пара шла легко, а время от времени их обгоняли пролетавшие мимо почтовые тройки. При этом даже не приходилось уступать им дорогу — ширины раската хватало на всех, даже если им навстречу в этот момент попадалась ещё одна тройка!