Наследница
Шрифт:
Утром после завтрака Элен велела Юзефу зайти к ней, рассчитывая не откладывая, начать задуманный разговор. Но, не успела она и слова сказать, как в комнату, не дожидаясь разрешения, быстро вошёл Тришка, вернувшийся из города, куда ходил, по его собственному выражению, «понюхать» обстановку. Следом за ним заглянул Штефан и, увидев, что здесь собрались уже все, тоже вошёл. Элен, несколько оторопевшая от такого бесцеремонного вторжения, успела только открыть рот, чтобы попытаться выяснить его причину, как Тришка сам начал говорить:
— Я сейчас с базара.
После его слов повисла тишина. Штефан хмурился. Элен была в смятении, она просто не знала, как отнестись к услышанному. Уже долгое время находясь здесь, в России, она вновь ощутила себя русской дворянкой, привыкла к этому. Но представив себе разрушение польского города, гибель людей, живущих там, она вдруг поняла, что является и их частью тоже. Так кто же она? Чья судьба ей более близка? Русских? Поляков?
Юзеф, стоящий посреди комнаты, услышав новость, внезапно шагнул к стулу и сел, чем отвлёк Элен от её мыслей. Да что за утро сегодня такое? Слуги врываются в комнату без разрешения, Юзеф сидит, не обращая внимания на то, что она при этом стоит… Но, внимательно посмотрев на его лицо, обращённое в её сторону, она заметила, как сильно он побледнел. В глазах застыло выражение безнадёжности. Мгновенно забыв обо всех обидах, Элен спросила:
— Юзеф, что случилось? Что с тобой? Тебе плохо?
Он оторвал взгляд от окна и посмотрел ей в глаза:
— Там моя мать и сестра. Под Данцигом.
Элен хотела что-то сказать, как-то попытаться успокоить его, но Юзеф резко встал и отошёл к окну. У двери Штефан отвесил Тришке увесистый подзатыльник, в ответ на который тот ойкнул и прошипел: «Я же не знал!» Но Штефан уже тянул его за дверь, считая, что господа сами разберутся, кто кого должен успокаивать.
А для Элен закончились сомнения. Теперь она знала, на чьей стороне её душа.
Молчание затягивалось. Наконец, несколько раз пройдясь по комнате, Элен заговорила первая:
— Юзеф, ты должен быть там, рядом с матерью и сестрой. Ты им нужен.
— Да, — кивнул он, не оборачиваясь.
— Тебе нужно ехать.
— Куда?
— Как куда? В Данциг.
Юзеф повернулся к ней:
— И ты вернёшься, не закончив здесь свои дела?
— Нет, — отвернувшись, тихо ответила Элен. — Мы уже говорили об этом. Я останусь. А тебе нужно возвращаться немедленно.
— Ты же знаешь, я…
— Да, знаю! Знаю. Много раз слышала. Но я же останусь не одна. Со мной будет Штефан, да и Трифон — не пустое место. И потом, — она торопилась говорить, боясь, что Юзеф перебьёт её, не дослушав, — один ты доберёшься гораздо быстрей. Сейчас главное — это время. Нужно торопиться.
— Да, вот именно — время. И оно уже упущено.
— Упущено? Почему?
— Если бы можно было, как в сказке, закрыть глаза и открыть их уже там, дома… Тогда бы я, не раздумывая кинулся туда. Но… Ты знаешь, сколько нужно дней, недель, чтобы новость добежала из-под Данцига
— Но Юзеф, ты не можешь вот так просто сидеть и ждать, ничего не предпринимая! Попытаться помочь им — твой долг.
— Долг? У меня есть и ещё один долг. Или ты предлагаешь мне забыть о нём?
— Может быть, это и будет самым правильным, чтобы потом не корить себя, что в трудный час тебя не было рядом с родными.
— А как быть с моим словом, данным пану Яношу?
— Когда он брал с тебя это слово, то не предполагал, что начнётся война и под угрозой окажутся твои близкие.
— Может быть. Но это ничего не меняет.
— Но ты же можешь потерять их! — в отчаянии воскликнула Элен.
— Могу. Могу потерять их в любом случае, останусь ли здесь, с тобой или брошусь туда, к ним. Но уехав, я могу потерять ещё и тебя… Может быть, тебе безразлично, что я чувствую, но неужели ты думаешь, что я смогу жить после этого?
— Ты так боишься гнева дяди? — Элен понимала слова Юзефа по-своему. — А кто недавно говорил мне, что я думаю только о себе, что никогда не пытаюсь поставить себя на место других людей?
— Ты о чём?
— О том, что ты ведёшь себя сейчас так же. Ты не подумал, а как буду чувствовать себя я, если ты лишишься матери и сестры только из-за того, что останешься «выполнять свой долг» рядом со мной? Ты не подумал, как я буду с этим жить? — Элен говорила резко, слова рвались наружу сами, она не успевала обдумать, стоит ли произносить их. — Как просто, оказывается, обвинить в эгоизме других, не видя его в себе самом!
Юзеф молчал, с удивлением глядя на неё. Потом, видимо приняв окончательное решение, тихо, но твёрдо произнёс:
— Я ваш телохранитель, панна Элена, я отвечаю за вас. Поэтому останусь с вами, сколько бы времени вы ни находились вне дома.
— Опять «вы»?! Ради всего святого — почему?! Юзеф, ну объясни, наконец, что случилось? — Элен не выдержала, в голосе звенела обида, которую она устала скрывать.
Направившийся было к двери Юзеф, остановился. Повернулся. Смотрел на неё несколько секунд, потом подошёл ближе.
— Почему? — как бы раздумывая, переспросил он. — Я отвечу. Я не хотел говорить об этом, обещал себе, что… — он смотрел ей прямо в глаза. Без улыбки. Спокойно. — Я люблю тебя. Я полюбил тебя, как только понял, что передо мной со шпагой в руке стоит не юноша, а очень на него похожая девушка. Сначала я и сам не понимал, что люблю, а когда понял, было уже поздно, возврата не было. Я знаю, что не должен позволять себе говорить с тобой так, как говорил, вести себя так, как вёл себя. Но я обещаю, что впредь такого не повториться. И больше никогда, ни словом, ни взглядом не напомню о своих чувствах. Может, не стоило и сейчас о них говорить. Если бы ты раньше сказала мне, хотя бы намекнула на то, что я услышал совершенно случайно во время твоей болезни!