Наследницы Белкина
Шрифт:
Но на этот раз восьмое марта будет совсем другим! Потому что вслед за ним наступит девятое. Уж на третий-то раз задуманное должно получиться.
Васька-разбойник с первой капелью умчался по своим неотложным кошачьим делам — осчастливить всех кошек района многочисленным потомством. Лиза, добрая душа, привела мужа, и тот побелил потолок в ванной и в кухне. Вера Ивановна целый день хлопотала, накормила их пирожками, с собой дала банку варенья и подарила Лизиному мужу толстые шерстяные носки.
Когда они ушли, Вера Ивановна долго смотрела на стопку посуды
Странно, Лиза вроде бы стала для Веры Ивановны почти родной, но вязать для нее было все равно не то же самое, что для дочери. И даже не то же самое, что шить одеяло для смутного и неясного образа. Все-таки Лиза — социальный работник, и вместе их свели ее служебные обязанности. Вера Ивановна просто чувствовала себя в долгу за побеленный потолок.
Когда Лиза примчалась вечером седьмого с тремя гвоздичками и пачкой чая, ее ждал ярко-красный пушистый набор: шапочка, длинный шарф с кисточками и варежки. И знаменитый пирог со смородиной тоже дожидался.
— Вериванна, да вы просто волшебница! — ахнула Лиза.
— Знаешь, Лиз, я тебя еще попросить хотела кое о чем. Помоги мне, пожалуйста, хорошую фотографию выбрать. Я сейчас альбомы достану.
Она вскарабкалась на табуретку и полезла на антресоль.
— Ой, ну куда же вы, — возмутилась Лиза. — Дайте-ка я сама!
Вера Ивановна помнила только, как потянулась за толстым альбомом, а потом шкаф и потолок поплыли перед глазами, и она оказалась на полу, и от боли в руке на глазах выступили слезы. Ножка табуретки угодила прямо в трещину в полу и подломилась.
Девятое марта Вера Ивановна встречала в больнице. Вообще-то с закрытым переломом руки пациентов обычно отправляли домой, но Лизин муж договорился и нашел для нее место.
— Женщина пожилая, не сможет за собой ухаживать, — убеждал он знакомого главврача.
Вере Ивановне все казалось, что это говорят не о ней, а о ком-то совсем другом. Да она еще и внуков вырастила бы, не только что за собой ухаживать! Только растить некого.
Интересно, почему именно в этот вечер ей стукнуло в голову доставать альбом? Она просто посмотрела на Лизу, такую симпатичную в новой шапочке, и подумала: а какая фотография будет у нее на памятнике? Наверное, лучше выбрать заранее, а то еще повесят ерунду какую-нибудь. Фотографий у нее было так много, что они занимали целую антресоль. Каждый год она фотографировалась для школьной папки с несколькими классами, да и дети в последние годы приходили на выпускные с фотоаппаратами и потом дарили ей фотографии.
И вот теперь Вера Ивановна лежала на клеенчатом матрасе и разглядывала облупившуюся краску на стене. Все дела закончены, за Васькой Клава присмотрит, если он решит с любовных фронтов вернуться. И даже фотографию Лиза выбрала, пока «скорую» ждали, наверное,
— На этом фото у вас в глазах блеск особенный, и платье красивое, — пояснила она. — А вам для чего?
— Да так, в школе попросили, для стенгазеты, что ли, — отмахнулась Вера Ивановна.
Можно просто закрыть глаза и… Но мысль о смерти в больнице была ей почему-то противна. В сущности, она ведь еще очень здоровая для своих лет женщина, даже лекарства почти не пьет. Не хочется, чтобы последний день прошел в унылых казенных стенах.
Эх, вернуться бы сейчас на свою уютную кухню, смотреть на толстые сосульки, слушать капель за окном и глухое, едва различимое мурчание из-под батареи.
Апрель
На тумбочке лежало огромное красное яблоко, тугой наливной бок блестел, по палате распространялся сладкий аромат. Все соседки разошлись по процедурам, остались Вера Ивановна и хозяйка тумбочки с яблоком — баба Тома.
Старушка давно потеряла связь с окружающей действительностью и жила в уютном мирке старческих фантазий. Она и ногу-то сломала, когда ночью пошла в подъезд корову доить, да упала с лестницы.
— Гляньте-ка, девки, — тоненько голосила она. — Кто это пришел ко мне, Степка, что ли? Не пойду я за тебя замуж, и не зови, молодая я еще.
Степан Петрович, грузный пожилой врач, качал головой и выписывал бабке дополнительную дозу успокоительного.
Родные часто приносили ей свежие фрукты. Иногда баба Тома их ела, иногда выкидывала в окно, а чаще всего прятала под матрас или в подушку. Санитарки ругались, когда доставали из наволочки очередной подгнивший персик.
Яблоко лежало на тумбочке второй день. У Веры Ивановны аж слюнки текли. Кормили в больнице сносно, но незатейливо — жидкий супчик с пшенкой на обед, каша на ужин.
Баба Тома заливисто храпела после утренней капельницы. Ведь можно просто взять яблоко, а когда вернутся соседки, все подумают, что сумасшедшая бабка его куда-то выкинула или спрятала.
Никогда в жизни Вера Ивановна не брала ничего чужого. Для нее это было все равно, что подойти и человека ни за что палкой стукнуть. Попросить бы сейчас добрую сестричку Валечку сходить да купить для нее яблоко, но остатки пенсии ушли на совершенно необходимое и очень дорогое лекарство с кальцием.
Скорей бы пришли остальные соседки по палате, и тогда было б не так соблазнительно. «Даже и смотреть не буду», — подумала она, как вдруг здоровая рука сама потянулась к тумбочке. «Что же это делается-то, собственный организм не слушается!» — причитала про себя Вера Ивановна, а рука тем временем схватила яблоко и поднесла ко рту. Ничего вкуснее она в жизни не ела. Сочно и торопливо хрустела, а сок стекал по подбородку.
Баба Тома оглушительно всхрапнула и вдруг открыла глаза. Вера Ивановна испугалась и с головой накрылась тощим казенным одеялом. И только когда баба Тома снова захрапела, доела все без остатка вместе с огрызком, а хвостик завернула в бумажку и выкинула в урну.