Наследник (1914 год)
Шрифт:
– Великолепная идея! – обрадовался полковник. – Вы простите, что нам пришлось встретиться в такой момент. Но это последствия тяжелого положения, в котором оказалось наше государство.
Поручик Тизенгаузен прошел к массивному сейфу, что стоял возле стола, громко повернул ручку, открыл его и вынул оттуда початую бутылку коньяку и два стакана. Раздвинул бумаги на столе полковника и налил в каждый стакан на два пальца.
– Нам надо завести бокалы, – сказал полковник, удрученно глядя на действия адъютанта. – Просто стыдно перед гостями.
– Я
– А мне нельзя, – сказал полковник. – Язва. Совершенно исключено.
Коньяк обжег глотку. Полковник проглотил слюну, глядя, как Андрей пьет.
– Нечем закусить. Не серчайте, Андрей Сергеевич, но мы редко принимаем гостей. Мы стали бумажными крысами. Война – это груды бумаг, вот так-то.
Тизенгаузен пил коньяк маленькими глотками, стоя навытяжку, словно соответствовал тосту на торжественном приеме.
Большие настенные часы пробили десять раз. Все трое стояли и смотрели на них, потом полковник и Тизенгаузен сверили свои часы, словно настенные часы были истиной в последней инстанции. У полковника была старинная луковица, поручик Тизенгаузен, разумеется, имел часы наручные, на черном ремешке.
– Господин поручик, – сказал полковник, – вам пора.
– Слушаюсь, Лев Иванович, – согласился Тизенгаузен, убрал стаканы и бутылку в сейф и небрежно прикрыл его.
Когда Тизенгаузен вышел, полковник обернулся к Андрею:
– Садитесь, садитесь, в ногах правды нет. Боюсь, как бы вы с собой паразитов не вынесли. Там же блохи, клопы, полное отсутствие гигиены… да вы садитесь, я не потому сказал, что опасаюсь заразить свою мебель, нет, не потому.
Мысль эта показалась полковнику столь забавной, что он залился счастливым смехом.
В дверь постучали. Поручик пропустил в кабинет Лидочку. Из-за их спин выглядывал полицейский. Он даже встал на цыпочки, чтобы убедиться, что его подопечный не убежал.
В руке у поручика была большая сумка.
Лидочка кинулась к Андрею.
– Что они с тобой сделали! – воскликнула она куда громче, чем можно было от нее ожидать. – Я не переживу! Мой бедный…
Она обняла Андрея и прижалась щекой к его сорочке.
– Да-с, – сказал полковник. – Если вы позволите, я вас на несколько минут покину. Срочные дела… так-с, срочные дела.
Полковник обнял за плечи поручика Тизенгаузена, для чего ему пришлось высоко закинуть полную руку, и они вдвоем, словно Дон Кихот с подвыпившим Санчо Пансой, покинули кабинет.
– Лидочка, милая, я так счастлив… Как тебе это удалось?
– Андрюша, времени у нас совсем мало, – сказала Лидочка. Она потянула его к окну подальше от двери.
Андрей пребывал в эйфорическом состоянии, в котором мир сконцентрировался вокруг Лидочки, как космос вокруг Солнца, ослепительного и прекрасного. Он готов был плакать от умиления и нежности. Лицо Лидочки, освещенное светом белесого дождливого утра, было бледным, и оттого глаза
– Андрюша, милый, пойми, что каждая минута… каждая минута.
Вместо продолжения разговора она оказалась в его объятиях. Поцелуй был бесконечен, и оторваться друг от друга было невозможно, может, еще и потому, что оба понимали, что этот поцелуй может оказаться последним. Он – дар судьбы, могущий оказаться ее жестокой шуткой.
– Ну вот, еще пять минут потеряли, – сказала Лидочка, отстраняясь наконец от Андрея.
– Не важно.
– Сейчас все важно, – сказала Лидочка.
– Как ты это устроила?
– Лев Иванович – старый приятель папы, – сказала она. – Он военный комендант Ялты. Ты догадался?
– Нет, я понял, что он какой-то начальник, но какой – нет, не догадался.
– Я заставила папу вчера вечером пойти к нему. Они в преферанс всегда играют. Сначала я думала, что он может вмешаться, но, конечно же, Лев Иванович не может вмешаться. Знаешь, что мне помогло, – оказалось, в армии и среди местной знати Вревского не выносят. И его штучки… А поручик Тизенгаузен – он имеет на Льва Ивановича большое влияние – при слове «полиция» просто подпрыгивает до потолка. Папа мне сказал, что Вревский начал расследовать какие-то дела, связанные с военной кассой, и нашел нарушения – с тех пор они страшные враги. Но это все не важно… Главное, что Лев Иванович согласился устроить мне с тобой свидание. Но, конечно же, не в угодьях Вревского, а у себя. Он своей властью приказал доставить тебя к нему как свидетеля по делу дезертирства двух солдат – ну ты знаешь уже, наверное… тех, кто убежал от Коли Беккера.
– Знаю.
– Тебе сказал Вревский?
– Да, он допрашивал меня ночью. Одного нашли…
– Лев Иванович мне рассказал. Его люди ездили в горы и проводили опознание. И привезли шкатулку. А потом вчера ночью прибежал Коля Беккер. Он в панике – он сообразил, что мог повредить тебе, потому что проговорился, что видел тебя в обществе этого Тихона в Симферополе. Он говорит правду?
– Конечно, правду, – сказал Андрей. – Зачем ему неправду говорить?
– Я теперь уже никому не верю, – сказала Лидочка.
Дверь осторожно приоткрылась, и в нее заглянул полицейский.
– Брысь! – крикнула на него Лидочка, и полицейский, крайне удивившись, захлопнул дверь. – Я должна тебя огорчить, – сказала Лидочка.
– Меня уже трудно огорчить.
– Прокурор подписал санкцию на твой арест. Обвинения в твой адрес ему кажутся убедительными. Ввиду твоей особой опасности для окружающих мерой пресечения избрано тюремное заключение. То есть тебя сегодня переведут в тюрьму и больше не выпустят.
– Я тоже так понял, что не выпустят, – сказал Андрей, стараясь удержаться на обломках эйфории. Но обломки уже скрылись под водой.