Наследник царских кровей
Шрифт:
– То есть он может находиться в этом состоянии…
– Сколь угодно долго. Месяцы, даже годы.
– О, я очень прошу не упоминать пока об этом при Никите.
Петр Семенович удивленно приподнял бровь:
– Боюсь, не понимаю вас.
– Мальчик недавно мать потерял, это сильный удар. И если он спросит у вас, как скоро очнется его отец, ограничьтесь, пожалуйста, общими фразами.
– Хорошо. Продолжим?
– Да, конечно. Марина Алмазова…
– Она получила травмы, не совместимые с жизнью. Переломы, травма головы, разрывы внутренних органов. Скончалась,
В этот момент у меня мелькнула мысль, которая раньше ускользала.
– Петр Семенович, пациенты были в сознании, когда приехала «Скорая помощь»?
– Не думаю, характер травм позволяет предположить, что нет. А почему вы спросили?
– Авария произошла на трассе, в это время почти безлюдной. Кто же позвонил в «Скорую» и ГИБДД?
– Насколько я знаю, в «Скорой помощи» звонки фиксируются на пленку, у гибэдэдэшников, наверно, тоже.
– Да, вы правы, без сомнения, фиксируется.
– Тогда нужно навести справки в этих двух службах.
– Что ж, спасибо за помощь. Вы нам с Никитой выпишете пропуск для посещений?
– Я отмечу в журнале, будете обращаться в бюро пропусков при каждом визите.
– Хорошо. А позвольте, еще задержу вас на минуту, – торопливо заговорила я, так как доктор уже поднялся со своего места, собираясь уходить. – У вас строгая пропускная система? Больного никто не пытался навестить?
– Не могу ответить точно, уточните в бюро пропусков. Я не давал распоряжения выписать кому-либо пропуск. Но подобные полномочия есть у любого врача.
– Как это обычно происходит?
– Если визиты разрешены лечащим врачом, он или медсестра отмечает фамилию пациента и номер палаты в специальном журнале. На основании этой отметки бюро пропусков выдает пропуск, и посетители предъявляют его охраннику на входе. Система простая и действенная. А сейчас, прошу прощения, вынужден вас покинуть, работа.
– Конечно. До свидания.
– Да. До встречи.
Все время, что я говорила с врачом, Никита мерил неуклюжими шагами коридор возле реанимационной палаты, ожидая, когда медсестры разрешат ему зайти. Он был необычно бледен и все время теребил пальцами рыжие вихры. Я подошла поближе, ободряя, обняла мальчишку за плечи.
– Ну что, они там еще долго провозятся? Не спрашивал?
– Спрашивал, конечно, скоро заканчивают. И сразу мы можем зайти, медсестра так сказала.
– Ждать – самое противное, да?
– Точно. Женя, я тут подслушал кусок разговора медсестры с санитаркой.
– Да. Что-то интересное?
– Странное скорее. Они между собой отца называют «счастливчик».
– И это плохо?
– Тон такой странный: язвительный, ироничный, что ли. Не уверен, что могу точнее объяснить, но что-то здесь не так.
– Никита, не расстраивайся заранее. Он там может быть не один, и говорить медсестры могли о другом пациенте.
– Я
– Значит, на то есть свои причины, и мы все разузнаем. Петр Семенович официально разрешил мне опросить персонал.
– Здорово! Обычно доктора такого не любят.
– Да, учись, пока я рядом, – легкомысленно хихикнула я.
– Будет сделано! – бодро отрапортовал мальчишка.
– На самом деле это заслуга правильно составленного договора. Молодец, ты все продумал. – Никита маково зарделся от этой нехитрой похвалы.
Николая Алмазова устроили в небольшой, но довольно уютной палате. Он лежал на высокой реанимационной койке, в гипсовом корсете. В уголке рта пластырем зафиксирована трубка, вставленная в горло. Она шла от аппарата искусственной вентиляции легких. Голова забинтована. К груди крепились датчики, считывающие показания. Рядом с койкой стоял штатив с капельницей, катетер в вене. Вдоль стены тянулась полка, уставленная пищащими и мигающими аппаратами, назначение которых мне было неизвестно.
Никита сделал от порога торопливый порывистый шаг, потом остановился, словно наткнулся на невидимую преграду. Он не сводил глаз с постели отца, на детском лице отразились горе и бессилие.
– Папа… – мальчишка шагнул ближе, закусив нижнюю губу.
Молодец, Женя, вместо того чтобы болтать о всякой ерунде, могла бы подготовить ребенка к тому, что он увидит. Не цветущего, полного сил отца, а больного человека с серым цветом лица и торчащими трубками.
– Никит, присядь, – я поставила к постели стул, стоявший в стороне. Мальчишка тяжело, как старик, опустился на него, не глядя. – Он обязательно поправится. В это нужно верить.
– Ага. Я могу его за руку взять?
– За ту, где нет капельницы, осторожно.
Мальчишка молча кивнул и, кажется, тихонько всхлипнул.
– Хочешь, я оставлю вас одних?
– Да, если можно.
– Конечно, я буду поблизости, с медсестрами переговорю. Дождись моего возвращения здесь.
– Хорошо.
Первым делом я разыскала сестринскую комнату. Врачебный обход давно закончен, основные процедуры проведены, значит, персонал, по возможности, соберется в отведенном месте, чтобы передохнуть, хлебнуть чайку и поболтать.
Я спустилась на первый этаж и заскочила в буфет, оттуда вернулась в реанимацию с огромной коробкой конфет. Постучалась в нужную дверь и легонько толкнула.
– Здравствуйте, можно зайти? – просунула голову в образовавшуюся щель. Мои выводы оказались верны: у небольшого стола сидели санитарки и медсестры с разнокалиберными чашками в руках. Все головы повернулись в мою сторону, дамы настороженно замолчали.
– Девушка, у нас перерыв! Медсестры тоже люди – мы отдохнуть хотим.
– О, конечно, конечно, – быстро заговорила я, – не хотела вам мешать. Вот, – я протянула коробку, – принесла к чаю. Примите, пожалуйста.
– А вы ничего не перепутали? – хихикнула бойкая рыжеволосая девушка, поправляя прядь волос, выбившихся из-под шапочки. – Такие коробки обычно врачам волокут, а мы санитарки да медсестры.