Наследник для Шаха
Шрифт:
— Рот захлопни!
Мой рык действует. Бабка замирает с открытым ртом, сипит, правда, тонко.
— А теперь скажи-ка мне, по какому праву ты, карга старая, эту квартиру обворовываешь, пока хозяев нет?!
Бабка моментально прикрывает рот и перестает голосить, бросает быстрый взгляд в сторону своей сумки, куда уже успела достаточно всего сложить.
— Это не мое! Это все девка эта! Я пришла, а она тут ворует! Спугнула ее, она и убежала! Милицияяя! — опять верещит, а я со всего маха по холодильнику кулаком вдариваю.
Никогда
Бабка икает и делает шаг назад. Пятится. Пока не упирается в подоконник.
— Хасан, — проговариваю глухо.
— Да, босс.
— Проверь здесь все. Вряд ли что найдем, но, тем не менее, а я пока пообщаюсь с этой милой женщиной.
Друг молча выходит из кухни, пока старуха окончательно теряет дар речи, осматриваю пространство.
Нет здесь Полины. Нет ни одной ее вещи. Все шкафы открыты, наполовину пустые полки.
Воровали тут. Кому мог понадобиться старый инвентарь совковых времен?!
Опять смотрю на нафталиновую бабку, затем на ворованное.
— Значит так. Я буду задавать вопросы. А вы, милая женщина, ответите. Солжете — родные люди в отделении вам не помогут, я похлопочу и, если вот это все еще и крышуется местным царьком — с него снимут погоны.
Бабка бледнеет и закрывает рот рукой.
Есть, что терять.
— А теперь просветите меня, что за схема тут работает?!
— Схема?! — хлопает в напускном непонимании глазами, дергается. По движениям чувствуется, что хочет поскорее смыться. Бабка никудышная актриса. Игра в непонятки не удается.
Опять смотрю в сторону черной увесистой сумки, в которую понапихано все, что только можно.
— У тебя и дома, небось, этого добра хватает. Разводилово квартирантов часто раскручиваете?
— Я не понимаю, о чем вы говорите! Я сейчас милицию вызову, — повторяет заученно бабка, упирается.
Заело пластинку, нужно менять.
— Я это уже слышал. В полиции работает ваш родственничек. Предположу, что пропажу в квартире спишут на квартиранта и человек в погонах придет в данном случае к Полине с обвинением в расхищении чужого имущества. Но намекнет, что можно будет замять дело, если заплатить блюстителю правопорядка нехилую сумму. Иначе тюрьма. Я прав?
По мере моих слов бабка оседает. Упирается задом в подоконник, бледнеет и блеклыми губами, наконец, спрашивает:
— Откуда вы знаете?!
Вот и все. Теперь понимаю, что прав на все сто.
— Вы кто?! Если у Борьки с вами проблемы, то я с этим прохвостом дел не имею! Все через Алевтину! Он — ее зять! Не мой! Я вообще ничего не делала! Меня просили тут просто прибрать…
— Да-да, прибрать и унести к себе. Забить до отказа сумку этой херью. Спрятать. И если что, нужные показания дать. Если вдруг жилец откажется платить.
Бабка бледнеет.
— Послушайте, если у вас проблемы с Борей, то я правда ни при чем. Если он вам откат должен, то…
— Так как вас по имени-отчеству?
— Марта Фоминична я.
— Хорошо, Марта Фоминична. Мне ваша серая квартира на… не уперлась. Кого и как вы разводили, тоже не парит. Но сегодня ваша конторка не с тем человеком сыграла. Если я вдруг хоть краем уха услышу, что против Журавлевой Полины накатана заява…
— Нет-нет… Ничего не будет!
— Дай договорить, Марта Фоминична. Еще хоть раз подобная афера будет сыграна с любым другим жильцом, отожму обе квартиры. И эту, и ту, в которой ворованное постоянно прячешь. А мент ваш сядет. Будет видеть небо в решеточку с внутренней стороны. Я все ясно изложил?!
Бабка бегает глазами по пространству, зеленеет и за сердце хватается.
— Имитировать сердечный приступ тоже не стоит. Не поведусь. И уж в скорою звонить также не стану.
Бабка начинает трястись все сильнее. Жалости нет. Нагибать людей уметь надо.
— Вы страшный человек… страшный… — начинает повизгивать, — кроме этого суда есть еще и высший! В аду такие, как вы…
— Захлопнись, — убедившись, что дошло, продолжаю: — А теперь. Ты, кошелка старая, скажешь мне все, что знаешь о Полине. Как и почему и так далее…
— Да швабра драная, водила тут…
Качаю головой и бойкость старухи сходит на нет.
— Ну… хорошо, я все скажу, — дергается сильно, бабка в явной истерике. Как еще умудрилась продержаться столько, — только, пожалуйста, отпустите нас с миром и…
— Это зависит от того, насколько искренним и правдивым будет твой рассказ, старуха.
— Не видела Полину я тут толком. Она юркнет ранним утром, побежит на остановку, а приходила поздно. Авоськи тащила. К ней пара местных ребят подходила, знакомиться, а она, ишь, королевна, нос воротила… и вообще она странная!
— Странная?
— Да. Ни с кем не общается. Тихая больно. Но правду говорят, в тихом омуте! Так что. Может, она где и развлекалась, но не здесь…
— Развлекалась… — повторяю словечко бабки. Еще как развлекалась. Только подо мной. До меня целая была. Так что. — Дальше, Марта Фоминична. Куда ушла? Где искать? С кем хоть как-то контачила, у кого могла остановиться? Ты девчонку на ночь глядя из дома выгнала, и я хочу знать, куда она могла пойти.
— Да ни с кем. Говорю же. Вообще никого рядом с ней не видела. Разок, правда, какая-то гулена рыжая рядом с ней ошивалась, вместе притащились ночью, но больше я той девки не видела. Не местная она. Где живет и кто такая, не знаю. Паспорт она мне не показала.
— То есть вы у той девушки документы спрашивали?
— А то! Но она отболталась, что дома забыла. Рецидивистка, видать! Я Алевтине сказала, но больше эта гулена тут не появилась. Испугалась. Все они такие!
Деменция на лицо. Прикрываю глаза и призываю самоконтроль. У меня сейчас денек на грани фола.