Наследник фараона

Валтари Мика Тойми

Я знаю только, что каждый год по жребию выбирают двенадцать посвященных, которые должны входить по одному в его дом во время полнолуния, и нет большей радости для посвященного, чем войти в этот дом. На меня уже пал жребий, но перед тем, как пришел мой черед, наш корабль пошел ко дну, как я рассказывала тебе. Купцы украли меня и продали на рынке рабов в Вавилоне. Всю свою юность я мечтала об удивительном дворце бога, о его ложе и о бессмертии. Хотя нам, посвященным, разрешается вернуться в этот мир по прошествии месяца, ни один еще не вернулся, поэтому я думаю, что этот мир — ничто для тех, кто однажды видел бога.

Пока она говорила, тучи закрыли солнце, все кругом потускнело у меня на глазах и приобрело мертвенный оттенок, и меня охватила

дрожь, ибо я понял, что Минея — не для меня. Ее история была похожа на те, что рассказывают жрецы во всех странах — и она верила, что этим навсегда оградит себя от меня. Я не хотел сердить или огорчать ее.

Грея ее руки в своих, я только сказал:

— Я понимаю, что ты желаешь вернуться к своему богу, поэтому я отвезу тебя через море на Крит — ибо знаю теперь, что ты оттуда родом. Я догадался об этом, когда ты рассказывала о быках, но то, что ты сказала о боге в темном доме, убедило меня в этом. Это то, о чем говорили мне купцы и моряки в Смирне, хотя я никогда не верил им. Они рассказывали, что жрецы убивают всех, кто пытается вернуться из обители бога, дабы никто не узнал от них, на кого он похож. Так говорили только моряки и простые люди; ты же знаешь об этом лучше, раз ты посвящена.

— Я должна вернуться — ты знаешь это! — настаивала она. — Больше нигде на земле я не найду покоя. Я радуюсь каждому дню, который провожу с тобой, Синухе, и не потому, что ты избавил меня от ада, но потому, что никто никогда не заботился обо мне так, как ты. Я уже не так сильно, как прежде, стремлюсь к обители бога, но иду туда с печалью в сердце. Если бы мне позволили, я вернулась бы к тебе после назначенного срока. Все же я не думаю, что это возможно, ибо никто никогда еще не возвращался. У нас мало времени, и никто не знает, что случится завтра, как ты говоришь, так давай же радоваться каждому наступающему дню, Синухе, и не задумываться о днях грядущих. Это лучше всего.

Другой человек мог бы взять ее силой, увезти ее в свою страну и жить с ней там до конца дней своих. Я знал, что все рассказанное ею — правда и что у нее не будет ни одного счастливого дня, если она изменит своему богу; наверное, пришел бы день, когда она прокляла бы меня и убежала бы от меня. Таково могущество богов, когда люди верят в них, хотя над теми, кто не верит в них, они не властны.

Несомненно, все это было предначертано звездами до моего рождения и ничего нельзя было изменить. Поэтому мы поели и выпили в нашей лодке, спрятанной в камышах, и будущее казалось далеким. Минея склонила голову и, коснувшись волосами моего лица, улыбнулась. Выпив вина, она прильнула к моему рту своими пахнущими вином губами, и боль, причиненная ею моему сердцу, была сладкой, может быть, более сладкой, чем если бы я взял ее, хотя я и не думал тогда об этом.

2

В сумерках Капта проснулся и вылез из-под циновки, зевая и потирая глаз.

— Клянусь скарабеем, и не совсем позабыв Амона, моя голова не походит больше на наковальню. Я мог бы снова почувствовать себя в согласии с миром, если бы только чего-нибудь съел, ибо я голоден как лев.

Не спросив разрешения, он присоединился к нашей трапезе и стал похрустывать птицами, запеченными в глине, сплевывая за борт косточки. При виде его я вспомнил о нашем положении.

— Пьяная дубина! Ты должен был бы ободрить нас хорошим советом и помочь нам выпутаться, ибо скоро мы все трое будем висеть на стене вниз головой. Вместо этого ты напился до отупения и захрапел, уткнувшись, как свинья, лицом в грязь. Скорее скажи, что делать, ибо царские солдаты уже пустились в погоню, чтобы убить нас.

Капта почесал голову.

— Эта лодка, наверное, слишком велика, чтобы трое смогли грести вверх по течению. Честно говоря, я не люблю весел; от них у меня на руках образуются пузыри. Поэтому нам надо бы пойти на берег и украсть пару ослов, на которых мы погрузим наши пожитки. Давайте наденем потрепанные платья, чтобы не привлекать внимания,

и мы должны спорить и торговаться на постоялых дворах. Тебе надо скрывать, что ты врач, и притвориться, что у тебя другое ремесло. Мы станем компанией фигляров, путешествующих из селения в селение, чтобы по вечерам развлекать земледельцев на току. Никто не преследует фокусников, а воры считают, что грабить их не стоит труда. Ты можешь предсказывать поселянам их судьбу, раз ты умеешь это делать; я могу рассказывать им потешные истории, а девушка может танцевать, чтобы заработать на хлеб. Не будет никакого толку, если мы украдем лодку у бедных лодочников, которые, несомненно, притаились где-нибудь в камышах и ждут только темноты, чтобы убить нас. Для нас было бы разумным немедленно пуститься в путь.

Уже приближался вечер, и нечего было терять время. Капта был, конечно, прав, предполагая, что лодочники преодолеют свой страх и вернутся, чтобы забрать свою лодку, а их было десятеро сильных мужчин. Мы вымазались их маслом, испачкали одежду и лицо грязью, потом разделили между собой остатки моего золота и серебра, спрятав их в наши пояса и другие части одежды. Мой медицинский ящик, который мне не хотелось оставлять, мы завернули в циновку и взвалили на спину Капта, несмотря на его протесты. Затем, бросив лодку в камышах, мы переправились на берег. В лодке мы оставили еду и пару кувшинов с вином, ибо Капта полагал, что эти люди задержатся, чтобы напиться, после чего махнут на нас рукой. Если бы они пытались обвинить нас перед судьями, когда были трезвы, то они противоречили бы друг другу и их рассказ был бы таким бестолковым, что судьи прогнали бы их палками, на что я и надеялся.

Так мы начали наши скитания и вовремя попали на караванный путь, по которому шли всю ночь, хотя Капта проклинал день, когда он родился, из-за тяжести узла, который криво висел у него на плечах. Утром мы подошли к селению, обитатели которого встретили нас тепло и с уважением, потому что мы осмелились путешествовать ночью, не боясь злых духов. Они накормили нас молочной кашей и продали нам двух ослов; когда мы уходили от них, они устроили праздник, ибо это были простые люди, которые не видели чеканного золота в течение многих месяцев и платили налоги зерном и скотом и жили в глиняных хижинах вместе со скотом.

День за днем мы тащились по дорогам Вавилона. Мы встречали купцов; мы сторонились носилок богачей и кланялись им, когда они проезжали. Солнце жгло нам спины, наша одежда превратилась в лохмотья, и мы привыкли показывать наши представления на хлебных токах.

Я лил масло в воду и предсказывал счастливые дни и обильные урожаи, рождение мальчиков и благоприятные браки, ибо жалел этих бедняков и не хотел предсказывать ничего, кроме хорошего. Они верили мне и очень радовались. Если бы я говорил им правду, мне пришлось бы сказать о безжалостных сборщиках налогов, о побоях, о продажных судьях, о лихорадке во время половодья, о саранче и мухах, о жестокой засухе и о том, что летом дурная вода, и о тяжелом труде, и о том, что после труда — смерть, ибо такова была их жизнь. Капта рассказывал им истории о волшебниках и принцессах и о чужих странах, где люди носят головы под мышкой и раз в году превращаются в волков. Они верили этим сказкам, почитали его и хорошо его кормили. Минея каждый день танцевала перед ними, чтобы упражняться для своего бога, и они восхищались ее искусством, говоря:

— Мы никогда ни видели ничего подобного!

Это путешествие было полезно мне, ибо научило меня тому, что если богатые и сильные везде одинаковы и одинаково думают, то точно так же схожи и бедняки во всем мире. У них были одни и те же мысли, несмотря на разные обычаи и на то, что у их богов были разные имена. Они смягчали мое сердце своим великим простодушием, и я не мог удержаться, чтобы не лечить больных, когда их видел, чтобы не вскрывать нарывы и не прочищать глаза, которые, я знал это, иначе скоро ослепнут — и все это я делал по своей собственной воле, ничего не прося взамен.