Наследник фараона

Валтари Мика Тойми

Его слова взволновали меня. Я выпил еще вина и вдохнул дивное благоухание мирры.

Принужденно засмеявшись, я сказал:

— Тебя, должно быть, укусила бешеная собака или ужалил скорпион, ибо какая же у меня может быть власть — я не могу даже исцелять больных так, как ты.

Он поднялся.

— Я покажу тебе кое-что.

Взяв светильник, он вывел меня в проход, где открыл дверь, запертую на множество замков. Он поднял светильник, чтобы осветить помещение, сверкавшее золотом, серебром и драгоценными камнями.

Потом сказал:

—

Не бойся. Я не стану искушать тебя золотом. Я не так глуп. Но тебе не мешает увидеть, что Амон все еще богаче фараона. Я покажу тебе сейчас кое-что еще.

Открыв другую массивную медную дверь, он осветил маленькое помещение, где на каменной полке стояла восковая фигура, увенчанная двумя коронами; ее грудь и виски были пронзены костяными булавками. Я невольно воздел руки и повторил молитвы, защищающие от колдовства, — те, что выучил перед посвящением в жрецы первой ступени. Хрихор смотрел на меня с улыбкой, и светильник в его руке не дрогнул.

— Веришь ли ты теперь, что дни фараона сочтены? Мы закляли это изображение именем Амона и пронзили его голову и сердце священными булавками. Но колдовство действует медленно и может произойти еще много зла. Кроме того, его бог может чем-то помочь ему против нашего волшебства. Поскольку ты теперь видел это, я хотел бы поговорить с тобой еще.

Он вновь тщательно запер дверь и повел меня назад в свою комнату, где снова налил в мою чашу вина. Вино струилось по моему подбородку и зубы стучали о края чаши, ибо я понимал, что своими собственными глазами видел волшебство — самое могущественное из всех возможных, против которого до сих пор еще никто не устоял.

— По всему этому ты можешь видеть, что власть Амона простирается до самого Ахетатона. Не спрашивай меня, как мы достали волосы с его головы и обрезки его ногтей, чтобы смешать их с воском. Скажу только, что мы не купили их за золото, а получили во имя Амона.

Пристально глядя на меня и осторожно взвешивая свои слова, он продолжал:

— Могущество Амона возрастает с каждым днем, как ты видел, когда я исцелил больных во имя его. Бедствия, насланные на Египет, становятся все ужаснее; чем дольше живет фараон, тем больше должны страдать из-за него люди, а колдовство действует медленно. Что бы ты сказал, Синухе, если бы я дал тебе для фараона средство от головной боли — такое, которое навсегда исцелит его от страданий?

— Люди всегда подвержены боли, — ответил я. — Только мертвым никогда не бывает больно.

Его горящие глаза остановились на мне и его воля приковала меня к месту. Я не мог даже поднять руку, когда он сказал:

— Может, это и так, но это лекарство не оставляет следа. Никто не заподозрит тебя, и даже бальзамировщики не заметят ничего необычного в его внутренностях. Тебе незачем вникать во все это; дай только фараону дозу лекарства, чтобы облегчить его головные боли. Приняв это, он заснет и никогда более не будет страдать от боли или печали.

Он поднял руку, не дав мне возразить, и продолжал:

— Я не предлагаю тебе золота, но если

ты сделаешь это, твое имя будет благословенно во веки и твое тело никогда не разрушится, но сохранится вечно. Невидимые руки будут охранять тебя во все дни твоей жизни и любое твое желание будет исполнено. Я обещаю тебе это, облеченный высшей властью.

Он поднял руки. Ею горящие глаза приковывали меня, и я не мог уклониться от его взгляда. Я не мог ни двинуться, ни встать, ни даже поднять руки. Он сказал:

— Если я скажу тебе: «Встань!», ты сделаешь это. Если я скажу: «Подними руки!», ты их поднимешь. Но я не могу ни заставить тебя склониться пред Амоном против твоей воли, ни принудить тебя совершить то, что противно твоему сердцу. Это ограничивает мою власть над тобой. Взываю к тебе, Синухе, ради Египта дай ему это лекарство и излечи его навсегда от головных болей.

Его руки опустились. Я мог снова двигаться и поднести чашу с вином к губам и не дрожал более. Я вдохнул аромат мирры и сказал ему:

— Хрихор, я ничего не обещаю тебе, но дай мне снадобье. Дай мне это благодетельное лекарство, ибо, вероятно, это лучше, чем маковый сок, и может прийти время, когда сам фараон пожелает уснуть и не проснуться.

Он дал мне дозу лекарства в сосуде из цветного стекла и сказал:

— Будущее Египта в твоих руках, Синухе. Никому не должно поднять руку на фараона, но страдания людей очень горестны и может наступить день, когда они вспомнят, что даже фараон смертен, и тогда нож обагрится его кровью. Этого нельзя допустить, ибо это подорвет власть фараонов. Судьба Египта в твоих руках, Синухе.

Я спрятал лекарство в свой пояс и насмешливо сказал:

— В день моего рождения судьба Египта была в чьих-то смуглых пальцах, которые сплетали тростник. Но это то, чего ты не знаешь, Хрихор, хотя и считаешь себя всеведущим. Снадобье у меня, но помни, что я ничего не обещаю тебе.

Он улыбнулся, поднял руки в прощальном приветствии и сказал согласно обычаю:

— Да будет велика твоя награда!

Затем он проводил меня по переходам, уже не завязывая мне глаза. Ему были открыты людские сердца, и он знал, что я не предам его. Я могу подтвердить, что подземелья Амона находятся под высоким храмом, но не хочу разглашать, каким путем туда входят, поскольку эта тайна принадлежит не мне.

6

Несколько дней спустя умерла Тайя, царица-мать. Она погибла от укуса гадюки, натягивая сети для птиц в дворцовых садах. Ее врача не было под рукой, как это часто случается с врачами, когда они особенно нужны, и меня вызвали из Фив. Но, прибыв в золотой дворец, я мог лишь удостоверить ее смерть, в которой меня нельзя было винить, ибо укус гадюки всегда смертелен, если рану не иссекли до того, как пульс ударил сто раз, а вены над ним закрылись.

Обычай требовал, чтобы я остался в золотом дворце, пока из Обители Смерти не прибудут носильщики, чтобы унести тело. Там я и встретил угрюмого жреца Эйе возле погребальных носилок.