Наследник Клеопатры

Брэдшоу Джиллиан

– Похоже на то, когда чихаешь? – предположил он.

– Да, – с грустью произнес Цезарион, и его передернуло от болезненных воспоминаний. Ужас, который испытываешь, когда приходишь в себя после полного забытья, испачканный и не соображающий, где находишься и что с тобой, – это трудно сравнить с чем-либо. Всего лишь чихнул...

Ани с пристальным вниманием слушал Цезариона.

– Итак, доктора говорят, что в тебе преобладает слизь и – как ты сказал? – флегма. И ты, по идее, должен быть холодным, неторопливым и сдержанным? Я бы про тебя так

не сказал.

Цезарион почувствовал, как к лицу прилила краска. Признаться, он сам этому удивлялся.

– Телесные соки не всегда определяют душевный темперамент, – с надменностью заявил юноша, хотя, насколько он сам понял, его врачи утверждали обратное.

Ани снова задумался.

– Ваши доктора-греки разбираются во всем этом, но, судя по всему, не могут тебя вылечить.

– Да, не могут, – согласился Цезарион. – По всей видимости, причина болезни спрятана очень глубоко. Однако некоторые лекарства помогают.

– Как эти травы в твоем мешочке?

– Да, они действительно облегчают страдания. Если вдыхать их аромат, то это способствует очищению мозга от флегмы.

– Должно быть, так и есть. Но зачем сторониться женщин? Цезарион снова покраснел.

– Все, что прибавляет влаги в тело, все, что охлаждает его, вредно для меня. Контакт с женщиной увлажняет тело.

– Но ты же сам сказал, что от жары тебе стало хуже. Цезарион пожал плечами.

– Похоже, что так. Наверное, дело в том, что любое чрезмерное воздействие плохо, поскольку оно нарушает естественное равновесие в теле.

Ани такой ответ не удовлетворил.

– Мне все же кажется, что, будь ваши доктора правы, об этой болезни слыхом не слыхивали бы в пустыне и, наоборот, в болотистых местах люди болели бы ею так же часто, как лихорадкой. Сдается мне, они не до конца поняли, что это за недуг. Как бы там ни было, я буду молиться богам, чтобы они хранили тебя во время путешествия. А пока... – Египтянин встал на ноги, подняв с земли скомканную оранжевую хламиду. – Пойду в склад – поищу, нет ли чего, что пришлось бы тебе по душе.

Неожиданно для самого себя Цезарион почувствовал неловкость. В глубине души он понимал, что это хорошая хламида – во всяком случае, она была сделана из добротной ткани, выкрашена дорогими средствами, – и Ани проявлял большую щедрость, предлагая ему эту одежду.

– Не надо, не ходи, – поспешно произнес он. – Я... Просто это... не то, к чему я привык. Но думаю, что смогу привыкнуть. Вернее, мне придется привыкнуть.

Ани в растерянности смотрел на него, не говоря ни слова.

– Эта хламида вполне подойдет мне, – продолжал Цезарион. – Если ты говоришь, что в ней будет хорошо в дороге, я тебе верю. Я прошу прощения, если был неблагодарен.

Как только Цезарион произнес эти слова, он тут же почувствовал стыд, хотя и не мог понять, то ли ему было стыдно оттого, что он извиняется перед погонщиком верблюдов, то ли ему действительно стыдно перед человеком, который был так к нему добр.

ГЛАВА 5

Мелантэ

беспокоилась об отце. Он выехал из Коптоса вечером, двадцать девять дней назад. То было время половодья, и Нил разлился по всей округе, превратив город и близлежащие деревни в острова, забитые грязью и оказавшиеся посреди мелкого коричневатого озера. Но вот уже и река вернулась в свои берега, а отец до сих пор не приехал.

Тиатрес сказала, что вчерашний день был самым ранним сроком для его возвращения и, может быть, он не приедет еще в течение нескольких дней. Но на самом деле она волновалась ничуть не меньше, чем сама Мелантэ. Через несколько дней после отъезда отца по той же дороге, в сторону моря, отправились варвары – целый отряд вооруженных в доспехи римлян, внешний вид которых не сулил ничего хорошего. Они вели нескольких верблюдов с поклажей, а какой-то грек показывал им дорогу. Когда Мелантэ услышала об этом отряде, она первым делом с ужасом представила, как они встретят на дороге ее отца. А если они убьют его? Но затем, поразмыслив, она убедила саму себя в том, что римлянам ни к чему убивать его, ведь он им не враг. Они просто отнимут у него все. В таком случае отец вернется домой раньше, без льняных одежд, которые вез на продажу, и без специй, которые собирался купить в Беренике. Но все-таки он будет дома.

Только домой отец пока не приехал, хотя отряд римлян вернулся в город три дня назад. Они привели с собой много пленных греков. Их военачальник объявил на рыночной площади о том, что они захватили лагерь молодого царя Птолемея Цезаря, а самого царя уже нет в живых. Римские легионеры привезли с собой урну с его прахом и на носилках пронесли ее по всему городу, положив сверху царскую диадему, а рядом – пурпурный плащ, принадлежавший царю. Младший брат Мелантэ Серапион, которому удалось поближе протиснуться сквозь толпу, рассказывал, что на плаще была кровь.

Мелантэ стало плохо при мысли о том, что ее отца могли схватить в безлюдной пустыне. Она хотела уже пойти к римлянам и спросить, не встречался ли им по дороге караванщик из Коптоса, но Тиатрес запретила ей это делать.

– Ани вернется, – твердо сказала она Мелантэ. – Он никак не мог оказаться рядом с лагерем царя. Если римляне преследовали Цезариона, то им дела не было до каравана. Нам нельзя идти и расспрашивать римлян – кто знает, что эти варвары могут с нами сделать. Нет, нам нужно оставаться дома и ждать Ани.

Тем не менее в тот же вечер она пошла в храм Изиды и принесла богине в жертву корзину лепешек и ожерелье, молясь о благополучном возвращении мужа домой.

Сейчас римляне уже уехали из города. Целая флотилия поплыла вниз по реке, увозя с собой добычу, пленных и урну, завернутую в пурпурный плащ. А отца все еще не было. В то утро Мелантэ проснулась с неприятным предчувствием, что вот-вот разразится какая-то беда. Она с тоской думала о том, что ей остается только сидеть и горько смотреть на утоптанный двор.