Наследник пепла. Книга I
Шрифт:
Теперь послышался ропот и со стороны нашей группы. Вот только Бутурлину не пришлось повторять то, что все и так уже знали. Было достаточно проникновенно посмотреть на основных недовольных.
Лазарет мало чем отличался от казармы, в которой разместили нас. Те же койки по стенам, а иногда и на проходе. Те же чадящие очаги, те же обогревательные огни. Вот только людей тут было значительно больше. И все они лежали и страдали.
Кто-то из наших среагировал даже хуже, чем при переносе через телепорт. Ещё бы, вряд ли они когда-нибудь видел такое количество обрубков на месте рук и ног. И не все из них уже
Мне лично было не то чтобы плевать, но я переносил такое спокойно. Насмотрелся. Помню, на руках у меня умирал один казнокрад. Его падающим тросом вдоль разделило, он только голову убрать успел. И вот эта половина с головой и сердцем ещё час не хотела умирать, рассказывала мне, как ему больно.
Потом пришёл полковой лекарь и упал в обморок от вида разворочанных кишок и обилия крови. Пока ждали второго казнокрад умер. Первого же лекаря в предынфарктном состоянии отправили куда-то сюда.
Голицын и Толстой ожидаемо стали упираться, как только Бутурлин исчез из зоны видимости. Они стояли над покалеченным каторжником, у которого не было обеих ног, а из широкой каверны на плече выливался гной. В тусклом свете выглядело это поистине удручающе.
— Слушайте, — заявил Николай Пирогову, который всем раздавал указания, — мы отребье таскать не нанимались. Мы слишком знатные для столь грязной работы.
— Это ты пока так думаешь, Николаша, — ответил ему один из больных с наглухо, как у мумии перевязанным лицом. — Пока твой дядя подле императрицы сидит да медальками бренчит. А на деле-то разница между нами невелика.
— Ты кто такой? — рыкнул на него Голицын и даже сделал пару шагов навстречу, но Антон Кириллович остановил его. — Ты кто, холоп?! — не унимался Николай.
— Я Владислав, бывший некогда сыном графа и фаворита небезызвестной нам особы, — усмехнулся перевязанный и откашлялся, — а ныне доблестный защитник Стены.
Николай оторопел, подозреваю, узнавая говорившего.
— Стоит твоему дяде неправильно кувыркнуться в одном месте, и ваша семейка окажется здесь же, как в один совсем не прекрасный момент оказалась моя, — он задумался, а затем хмыкнул. — Вместе будем на демонов ходить, — и после этого засмеялся уже от всей души.
А я услышал в его смехе весьма тревожные нотки. Он, кажется, был на самом прямом пути к безумию.
— Интересно, кто это? — я задал вопрос вслух, но вышло это случайно, однако, нежданно получил ответ на свой вопрос.
— Это Владислав Орлов, сын бывшего фаворита императрицы Екатерины, Григория Орлова, — словно читая со страницы энциклопедии выдал вдруг Артём Муратов. — Григорий, отец Владислава достаточно долго был единственным фаворитом Екатерины Алексеевны, но расчувствовался, ошибся… — Артём помедлил, словно перелистывал страницу, и продолжил: — Взяточничество, коррупция, лоббирование своих интересов в особо крупном размере. Императрице надоело, она разжаловала графа, отобрала титул у рода и сослала всю семью на Стену.
Я буквально физически слышал, как Муратов поставил точку и закончил доклад.
— Это ложь, — Орлов покачал забинтованной головой. — Это всё наглая ложь. Просто мы были маленьким родом, которым можно было помыкать. Когда мы стали неудобны, нас и турнули под зад ногой, сфабриковав
— За такие слова казнить бы надо, — с брезгливой миной заявил Толстой, имея в виду слова об императрице. — Как ты жив-то ещё?
— Лучше пусть казнят, чем тут, — огрызнулся на это Орлов.
А я смотрел на Артёма. Тот сжал кулаки, затем несколько раз вдохнул и выдохнул, а потом разжал кулаки.
— Я не предатель! — заявил он так громко, как от него нельзя было ожидать. — И отец мой не предатель! И никуда он не уезжал! Это всё бред! Он не мог уехать из страны, даже не попрощавшись!
— Тебе сколько тогда было? — поинтересовался у Артёма Владислав и даже подошёл на пару шагов. — Двенадцать? Что ты мог понимать о жизни взрослых людей? Они предадут тебя, не моргнув и глазом. Для них даже собственные отпрыски ничего не значат. А твой отец открыл что-то великое и смылся с этим за границу! Вот и весь секрет. А тебя он брать не собирался!
— Ага, именно поэтому там уже столько лет используют эту самую секретную технологию, — с сарказмом произнёс Артём. — Ты просто не знаешь моего отца. Он изобретал действительно великие вещи. Если бы он был за границей, то мы бы услышали о его произведениях. А там как загнивали до его пропажи, так и гниют до сих пор!
Мне было интересно наблюдать за Артёмом, особенно за тем, как он пытался совладать с собой. Его руки подрагивали от нервов и переживаний, но вот он полез рукой в карман, достал оттуда кубик с разноцветными гранями и принялся крутить его в руках. Дрожь тут же успокоилась, а черты Муратова разгладились. Хм, интересно.
— Достаточно, — прервал излияния лекарь. — Курсанты пришли мне помогать, а не выслушивать тайны придворной жизни.
И мы принялись за дело. Работы было много. Мне она была привычной, поэтому я даже не заметил неудобств. А вот остальные вымотались прилично. Причём, больше всего именно из-за увиденных увечий, а не от физической тяжести работы.
Я во время всего процесса следил за всеми своими сокурсниками. Голицын и Толстой в какой-то момент сдались. Лекарь отвёл их в сторону и пообещал, что в случае продолжения их бойкота ни один лекарь к ним не подойдёт, если, не дай боги, им кишки выпотрошат демоны. Те притихли и всё-таки стали помогать, косвенно доказав, что тоже не клинические идиоты. Жизнь длинная, а такие обещания от лекаря в ранге Ярый лучше не получать. Лучше всех себя чувствовали Костя и Радмила. Эти как будто тоже по пятнадцать лет на стене оттарабанили. Причём, если про Зорич было известно, что она уходила из-под оккупации их страны демонами, то вот насчёт Жердева мне не всё было понятно.
Артём так же, как и я, следил за всеми. Складывалось впечатление, что он собирает данные о каждом. И уверен, я был недалёк от истины.
Тагаю и ещё некоторым приходилось тяжело, но они держались. Но почти половина не смогли выполнить больше одной ходки. Их буквально трясло от увиденного.
Неудивительно, что в мисках с кашей, щедро сдобренной тушёнкой, многие просто поковырялись вилками, но есть не стали. Как оказалось, зря. Я лично поел от всей души, зная, что дальше может быть только хуже.