Наследник престола

Голяшевич Вячеслав

После отбоя Альберт лежал в постели, ему не спалось. В темноте спальни слышался храп Галича – у него была перебита переносица. Альберт вспомнил сегодняшние унижения, и ему захотелось плакать, слезы выступили на глазах от обиды. Но Альберт крепился, вытер слезы простыней.

Галич! – позвал он.

Галич не отвечал, крепко спал. Альберт встал и подошел к нему, растолкал.

Пойдем на кухню.

Галич спросонья протер глаза, узнал Альберта.

Зачем? – спросил он.

Есть хочется. Может, найдем что-нибудь пожевать.

На кухне

ничего нет. Есть хлеб, но он в шкафу под замком. Не достать.

Пошли, - сказал Альберт. – Я попробую открыть шкаф. Достанем буханку хлеба, пожуем.

Галич неохотно согласился, медленно оделся.

– Взгляни, дежурная спит? – сказал он.

Альберт тихонько приоткрыл дверь спальни, осмотрел коридор. Дежурившая по ночам женщина сидела в деревянном кресле и негромко посапывала. Он была ночным сторожем в детдоме.

Убедившись, что она спит, Альберт прикрыл дверь.

– Дохнет она, как суслик!

Они раскрыли окно, вылезли на улицу. Быстро дошли до столовой, освещенной фонарями, проникли в кухню. На широкой плите Альберт нашел в темноте какой-то бак, из которого пахло вареными фруктами. Он известил Галича:

– Компот!

Маленькая тень Галича метнулась к Альберту. Они стали рыться в баке руками, доставая безвкусные фрукты, оставшиеся на дне от компота.

Галич недовольно жевал что-то кислое. Альберт вдруг выплюнул отвратительную пищу.

Кажется, в этом баке еще и кислая капуста.

Да, - согласился Галич. – Видимо, с обеда сюда вылили оставшийся суп и перемешали с компотом. Но все равно яблоки и груши выбрать можно.

Это же приготовили для свиней, на свинарник. Завтра приедет свинарь и выльет это дерьмо в свою бочку. Фу, противно!

Есть можно, - сказал Галич, выбирая в помоях фрукты.

Глядя на него, и Альберт стал есть. Однако вновь сплюнул, решил дальше обследовать кухню. Нашел хлебный шкаф, запертый на замок. Сказал Галичу:

Надо попробовать отжать дверцу.

Чем?

Хотя бы ручкой от черпака. Она длинная и толстая.

Альберт взял черпак сунул его ручкой промеж дверей, сильно надавил, силясь отжать дверцу. Дверца отошла, крепко запахло хлебом. Альберт проглотил слюну и стал давить еще сильнее, пока дверца не захрустела. Галич просунул руки в образовавшуюся щель. Нащупал буханки хлеба.

Здесь много! – обрадовался он.

Зачем нам много! Вытаскивай одну буханку!

Кое-как Галич вытащил буханку белого хлеба, изрядно помял ее. Альберт вынул черпак, положил на место, прижал вплотную дверцу шкафа, чтобы не было заметно, что ее кто-то отжимал.

Хлеб сожрем здесь? – спросил Альберт.

Конечно, здесь.

В спальне могут заметить кочеты.

Альберт отломил ему полбуханки, стали есть. Хлеб был вкусным, но немного суховатым, застревал в горле. Галич зачерпнул из бочки ковшик воды, выпил немного, передал Альберту. Насытившись, они ушли с кухни, быстро перебежали в спальню, довольные легли в постели.

Теперь можно спать, - сказал Альберт. – В желудке стало хорошо, не урчит.

Галич

молчал. Альберт взглянул на клубок, свернувшийся под одеялом. Галич тихо похрапывал.

ГЛАВА 23

Мужчина, в форме штурмана Американского флота, и молодая красивая женщина под вечер вошли на ярко освещенную территорию ленинградского порта. Прошли мимо снующих с пустыми поддонами электрокар, мимо портовых докеров, осторожно скатывающих из кузова машины большую бочку, мимо симпатичного тальмана, который записывал в блокнотик грузы и одновременно кричал что-то усатому матросу на французском судне. Наконец, эти двое – мужчина в форме штурмана и женщина – подошли к большому сухогрузу, на мачте которого, не смотря на поздний час, под легким ветром развивался американский флаг. У трапа их встретил вахтенный – толстый хмурый матрос. Советского пограничника у трапа не было, вероятно, потому, что это судно уже третий месяц стояло на ремонте, крепко ошвартованным к бетонной стенке. Подойдя к вахтенному, штурман что-то сказал на английском языке, дружески хлопнул его по плечу, вынул из кармана значок с изображением Ленина, протянул толстому матросу. Матрос благодарно улыбнулся, осветил значок карманным фонариком и одобрительно кивнул.

Thank you!

Don,t mention it, - ответил штурман, пропуская женщину вперед по трапу.

Каюта, в которую вошли штурман и молодая красотка, была уютная. У стены стоял широкий диван, накрытый покрывалом с лебедями, у окна – письменный стол, цветной телевизор. На полу был разостлан мягкий ковер.

Это есть моя берлога! – сказал американец ломаным русским языком. Он был красив, строен, коротко подстрижен, носил мягкие густые усы.

Ничего себе берлога!

Катерина разглядывала бар с зеркалами и винами, врезанный в стену каюты.

Похож я на сибирский медведь? – улыбнулся американец.

Не ломай язык. Ты же прекрасно говоришь по-русски. Даже официантка в кабаке приняла тебя за русского. Кстати, где ты научился так чисто говорить?

О! Я обучался с детства. У меня был хороший преподаватель русского языка.

Катерина плавно опустила длинные ресницы.

Ах, мне бы такую комнатку на земле!

Американец восторгался ее красотой, особенно ему нравились голубые глаза Катерины и плавное движение ресниц. Катерина обвораживала его. Он помог ей снять шубку, повесил в гардероб.

Спасибо, Жора! – она улыбнулась алыми губами.

Я не Жора, я Джордж.

Какая разница, - усмехнулась Катя. – Для меня ты просто Жора.

Закрыв на ключ дверь каюты, Джордж достал из бара бутылку виски и бутылку слабого вина «Командор», поставил на стол. Выложил из кармана пачку сигарет, предложил закурить Катерине.

С удовольствием! – она взяла сигарету.

Американец щелкнул зажигалкой. Прикурив, Катерина сладко втянула в себя сигаретный дым, выпустила в лицо Джорджа. Выпили запашистого «Командора».