Наследник Робинзона
Шрифт:
— Командир, — обратился он к капитану Мокарю, — случалось вам посещать остров Робинзона?
— Остров Робинзона? Если не ошибаюсь, это Хуан-Фернандец, неподалеку отсюда… в настоящее время он служит местом ссылки для преступников Перу… Я заходил туда однажды за углем, и если мы теперь израсходуем больше, чем я рассчитывал, то весьма возможно, что мы и в этот раз зайдем на Хуан-Фернандец.
— Я говорю о настоящем острове Робинзона, а Хуан-Фернандец — это остров Александра Селькирка, какого-то шотландского матроса…
— Другого острова Робинзона я не встречал
— Вот в этом-то и затруднение! — воскликнул Чандос. — Из описаний Даниеля Дефо видно, что остров этот находится близ устья Ориноко и что это один из Карибских островов. Но, в сущности, это едва ли верно, так как ни один из них не подходит под описание. Кроме того, это было бы известно, так как пребывание Робинзона — немаловажное событие и…
Не успел Чандос докончить своей фразы, как глухой шум, подобный раскату грома или подземному гулу, предшествующему землетрясению, разнесся по всему фрегату. Щепки, осколки металла и целый столб черного густого дыма, паров и пепла вдруг разом вырвался из средней части судна и бешено устремился кверху, обрушиваясь затем обратно на палубу целым дождем осколков и обломков. Страшный удар, точно пушечный выстрел, раздался вслед за этим, сливаясь с криками ужаса и отчаяния. Затем по всем частям «Юноны» прошло какое-то странное содрогание и все ее деревянные части как будто жалобно застонали и заскрипели. Вдруг винт паровой машины бешено закрутился и разом стал. Наступила страшная мертвенная тишина, все оставалось совершенно неподвижно, как бы застыв навек.
Изуродованная, измятая и скрученная местами неправильной спиралью труба «Юноны» испускала еще медленно подымавшиеся к небу клубы паров и дыма.
— Взрыв котлов, — сказал командир совершенно спокойным тоном, точно отмечая самое обыденное явление. — Но не тревожьтесь, мадам, я надеюсь, что ничего особенно опасного нет… Прикажите охранять доступ в машинное отделение, — обратился он к вахтенному офицеру, — никого туда не пускать, я сейчас спущусь туда сам…
В несколько секунд цепь часовых выстроилась против среднего люка, ведущего в машину, преграждая доступ любопытным. Командир уже успел скрыться в дымящейся черной глубине люка. Когда четверть часа спустя он снова появился наверху, лицо его было серьезно и озабоченно, но движения совершенно спокойны и голос тверд.
— Старший механик ранен, не опасно, впрочем, — сказал он, обращаясь к вахтенному офицеру, — одному из истопников снесло голову, винтовая осьпереломилась… Я жду подробного доклада второго механика, который теперь осматривает повреждения. Будьте любезны послать его ко мне немедленно…
Офицер поклонился, выражая этим готовность исполнить приказание командира, между тем как последний направился к кормовой части, где его с лихорадочным нетерпением ожидали его гости и другие пассажиры.
— Не беспокойтесь, господа, опасности нет! — сказал он просто, самым спокойным и уверенным тоном, окидывая присутствующих ясным взглядом, и, повернувшись, направился в кают-компанию, откуда прошел в свою комнату, затворив
Этих немногих слов его было вполне достаточно, чтобы обнадежить и успокоить всех.
Оставшись один, он достал из стола и собрал кое-какие бумаги, две-три морские карты, подзорную трубу, секстант, морские часы, ручной компас и сложил все это в старенький ручной чемодан, куда сунул еще немного белья. Затем, взяв из стола револьвер, внимательно осмотрел его, зарядил снова и захватил патроны, которые и опустил вместе с револьвером в карман своего сюртука.
Покончив с этими приготовлениями, он сел перед своим бюро и ждал.
Кто-то тихонько стукнул в дверь его каюты.
— Войдите! — сказал он.
Вошел Бундесшутц, второй механик, родом эльзасец, с кротким, приятным лицом, голубыми глазами и светлыми белокурыми волосами.
— Ну, что? — спросил командир, причем ни один мускул его лица не дрогнул.
— Винтовая ось переломилась у самого винта, и воде открыт доступ в судно… В трюме уже в настоящий момент до трех четвертей аршина воды.
— В течение всего каких-нибудь двадцати минут уже на три четвери воды в трюме?.. Насосами тут ничего сделать нельзя… Прикажите вахтенному офицеру вызвать людей наверх, а главное, никому ни полслова о положении дел — прошу вас!
Механик вышел. Капитан Мокарю взглянул на часы; было тридцать пять минут первого. Он взял карандаш и наскоро сделал какие-то вычисления, затем, придвинув к себе лист бумаги, написал на ней крупным характерным почерком:
«Приказ Командира.
Ровно в час пополудни все шлюпки должны быть готовы и спущены на воду. В каждой должно быть по три ящика сухарей, по одному бочонку вина, по два бочонка воды и по сто килограммов сушеного мяса. Кроме того, при каждой шлюпке должны иметься наготове парус, небольшая мачта, секстант, морские часы, два сигнальных фонаря, походная аптечка и т. д.
Ровно в час все пассажиры, военные и штатские, станут садиться на шлюпки; в час тридцать пять минут все должно быть кончено. Каждый должен будет занять место, указанное ему его ближайшим начальником; каждый должен будет захватить с собой в узелке смену платья и белья и ничего более: ни чемоданов, ни одеял, ни каких бы то ни было багажей или поклажи. Военные и моряки оставят свои ранцы и сумы, но захватят свое оружие и заряды. Каждая шлюпка будет находиться под командой одного из судовых офицеров.
Всякая попытка возбуждения беспорядков или нарушения требований субординации будет строго наказана.
Да здравствует Республика!
Подпись: Капитан Мокарю».
Управившись с этим, командир вышел из своей каюты, вручил вахтенному офицеру только что написанную им бумагу, приказав прочитать ее во всех ротах, и затем вернулся на корму, где его ожидали гости, страшно встревоженные сознанием, что на фрегате происходит нечто необычайное.