Наследник
Шрифт:
На закрытом заседании форума обсуждался проект губернатора Деева. Вообще-то дела у него шли неплохо. На заводах его края трудились и получали зарплату десятки тысяч людей. Но в правительстве не любили Деева, за ним закрепилась слава дешевого популиста. Появился даже термин «деевщина» как высшая форма «маниловщины». Многих настораживала щедрость деевских инвесторов, и они искали в этом некий скрытый политический подтекст. В Думе он тоже не пользовался популярностью. Хотя бы потому, что, зная ее низкий рейтинг, обещал, став президентом, разогнать парламент и отправить всех депутатов
Прозвучавшие вдруг фанфары прервали ее размышления. Зычный голос распорядителя объявил выход дебютантов, и большинство спорящих, многие из которых впервые вывели в свет своих дочерей и внучек на бал, поспешили в зал, открыв сестрам путь в туалетную комнату.
Когда они вернулись к Майклу, танец был в самом разгаре. Впервые попавшие на бал юноши и девушки чинно вышагивали под плавные звуки полонеза. Их лица были напряжены, улыбки, казалось, застыли, а в глазах многих стоял страх. Однако шаги и повороты, отрепетированные на долгих занятиях, оставались безупречно четкими, даже несмотря на смену зала. Глядя на эту юную поросль петербургской элиты, Катя попыталась вспомнить, какой была она в шестнадцать лет.
– Когда-нибудь эти мальчики будут править страной, – сказал кто-то из стоящих рядом.
– Править будут эти девочки, – усмехнулась Даша, – а мальчики будут только подписывать бумаги.
– Браво, Даша, браво! – пророкотал появившийся вдруг рядом с ними статный мужчина с военной выправкой. – Ваши реплики разят, как говорится, не в бровь, а в глаз. Эх, если бы мое сердце принадлежало мне, то я, несомненно, предложил бы его вам, а в придачу к нему еще и руку, и половину края. Но! Для меня нет никого краше моей Дульсинеи Тобосской, по совместительству сестры вашей, Кати, а край принадлежит России, не мне!
Тут он сделал вид, что только заметил Катю и, прижав руки к сердцу, сказал:
– О, прекрасная! Я занес было ногу на борт вертолета, чтобы улететь прочь из этого погрязшего в грехах города. Но мое сердце подсказало, что вы будете здесь, и я, переломив через колено свою гордость, примчался, чтобы на зависть этим мазурикам сбацать с вами такую мазурку, какую свет не видал, но как вижу, опоздал!
– Не расстраивайтесь, генерал! – сказала ему Даша. – По-моему, наш новый друг вас лихо заменил. Уж можете поверить, в старинных танцах я знаю толк.
– Мазурка – гусарский, воинский танец, – отрезал генерал. – Не женщине судить о ней.
Он повел взглядом и остановил его на Майкле.
– Господин Вертер, – представила Майкла Катя.
– Увлекаетесь бальными танцами? – высокомерно спросил его генерал.
Майкл не спешил отвечать. Он посмотрел на Катю, потом на Дашу. Даша спохватилась первой:
– Позвольте вас представить. Константин Георгиевич Деев.
– Весьма польщен, – произнес Майкл. – К сожалению, Константин Георгиевич, само упоминание о бальных танцах уже вызывает у меня смертную тоску. В учебном заведении, где я когда-то учился, этой дисциплине придавалось неоправданно пристальное внимание.
– В
– Нет, в Суворовском, – сделав паузу, спокойно ответил Майкл.
Деев покраснел и, смерив Майкла недоверчивым взглядом, сказал:
– Однако вы не больно-то похожи на офицера.
– Так получилось, что я решил заняться наукой, – ответил Майкл.
– Теперь понял, – с грустью вздохнул Деев, – вы интеллигент.
– А вам что, не нравятся интеллигенты? – спросила его Катя.
– Мне нравитесь вы, Катенька, а интеллигентов я действительно не люблю! – сказал как ножом отрезал генерал.
– За что же? – удивилась Катя.
– За Расею! – ответил генерал. – За погубленную ими Расею!
– Это эмоции, генерал, – вмешалась в разговор Даша. – Вы пользуетесь тем, что интеллигентные люди не могут отвечать вам в вашей же манере. Что они робеют и теряются, когда им хамят. Но вы же знаете, я не такая. Поэтому или факты, генерал, или я, посчитав себя оскорбленной, потребую у вас сатисфакции. И тогда вам придется выбирать между плохим и очень плохим. Потому что, отклонив мой вызов, вы покроете себя позором, а приняв, опозоритесь вдвойне. Посему выбирайте: или вы мне – факты, или я вам – позор! – подбоченившись, завершила свою тираду Даша.
– Извольте, – слегка обескураженный ее напором ответил Деев. – Вам, должно быть, известно о существовании такой штуки, как статистика. Она беспристрастна, как вечная мерзлота. Так вот, хранимые ею цифры говорят о том, что в царствие Николая II Россия достигла небывалого благосостояния. Что потребление, к примеру, чая увеличилось в два раза, а сахара и того больше, в три. И не надо кривиться, уважаемая Дарья Николаевна, – сказал он, заметив реакцию Даши. – В те времена уровень потребления этих товаров был таким же мерилом благополучия, каким сегодня являются автомобили и дома. А из этого следует, что источником недовольства в России были не реальные тяготы жизни.
– А что? – спросила Даша.
– Мысль о ее несправедливости, которую внушала народу ваша интеллигенция. Да-да! – воскликнул генерал, заметив Дашин скептический жест. – За всю присущую человеку дисгармонию, за все его неурядицы дома и на работе интеллигенция виноватой назначила власть, и в первую очередь царя, будто бы в его силах было изменить в человеке все то, за что он когда-то был изгнан из рая. Короче, целое столетие русская интеллигенция жила отрицанием и подрывала основы существования России.
– А генерал не так прост, как кажется, – наклонившись к Кате, шепнул ей на ухо Майкл.
– Вздор, – запальчиво ответила генералу Даша.
– Скажите это Бердяеву. Эти слова принадлежат ему, – ответил генерал и, желая показать, что полемика с Дашей закончена, отвернулся от нее.
– А скажите-ка, господин… – поморщился, словно силясь вспомнить, как его зовут, обратился он к Майклу.
– Вертер, Майкл Вертер к вашим услугам, – подсказал ему Майкл.
– Ах да, Вертер, – спохватился Деев. – Так вот, признаюсь, вы меня заинтриговали, и я просто сгораю от нетерпения узнать, на какую такую науку вы обменяли ваш мундир?