Наследники Демиурга
Шрифт:
Хорошо помнил Георгий Владимирович, как привезли в квартиру этот вот самый стол. В каком это было году? Пятьдесят третий? Нет, эпитафию Хозяину он писал еще за старым столом, за тем, который сейчас стоит в кабинете… В пятьдесят пятом? Да, точно, в пятьдесят пятом! Или в пятьдесят шестом… Может быть… А когда Владька пошел в школу, в шестьдесят третьем, стол перекочевал в его комнату, Татьяна настояла. А Сотников-старший и не спорил: ничего путного за этим столом все равно не писалось – время-то было смутное и мутное…
«Мы живем, под ногами не чуя страны…» Кто, бишь, это написал, а? Совсем памяти не стало…
А как только старый заслуженный стол извлекли из чулана, протерли и перетащили
Импровизированная отмычка, наконец, провернулась в бронзовой скважине (не алюминий какой-нибудь анодированный – ишь, как позеленела!), и тяжелый ящик со скрипом выдвинулся из чрева стола.
«Совсем Варька-зараза запустила мебель, надо будет…»
Какая тебе Варька, склеротик старый? Варьку рассчитали давно. Ты же и рассчитал: пастушку фарфоровую фрицевскую, трофейную, видите ли, пожалел, да пару паршивых серебряных ложек. Твои, что ли, ложки, фамильные? Колька ведь Ежов прислал в тридцать восьмом целый ящик, подлизывался сучонок мелкий! Чувствовал что-то…
Нет, не чувствовал. Знал. Зна-а-ал, точно знал! Поэтому Хозяин и убрал его с доски, словно пешку… А ложки-то остались и ничего, супа не портили, не горчил супец, кровушкой не отдавал… Варька-то где сейчас?.. Поди, хворает, сердешная. Лет-то ей сколько… Ведь это только он – Кощей Бессмертный… А ну как померла? Надо Владика попросить разузнать, как там и чего…
А может, если жива, старая, обратно взять? Пусть Владька чуток отдохнет. Не дело ведь: совсем молодой, полтинник еще когда стукнет, а со стариком как с малым дитем возится… Только что пеленки не стирает… Хотя пеленки-то они, может, и лучше будут… Согласиться, что ли, на эти «сникерсы» богомерзкие буржуйские? Нет, не «сникерсы» – «памперсы»… Черт их там разберет. Да и с Варькой-то не так стыдно… Ее ведь, Варьку-то, чего стыдиться? Она его во всех видах видывала, прости Господи. Помнится, лет эдак сорок – пятьдесят назад, ого-го была, оторва каких поискать, хм-м… Только Татьяна за порог, она тут как тут…
Что-то он разнюнился сегодня, развоспоминался. Дело нужно делать, пока Владька не вернулся. Потом время будет повспоминать.
Так, здесь ничего особенного: карандаши всякие, ручки… Это все со школьных Владькиных времен, со студенческих, валяется. И к чему такое барахло запирать? А вот этот карандашик памятный. Сам из братской ГДР привез Владику целую коробку. Удобный карандаш: одним концом пишешь, а на другом, в гильзе металлической, – ластик зажат… Смотри-ка, все еще стирает. Лет тридцать пять ему, не меньше, а стирает, как миленький. Умели делать, не то, что сейчас… Владька, видно, любил эти карандашики – один только и остался, на две трети источенный. А может, наоборот, раздарил кому ни попадя, добрая душа… А вот обычный ластик. «Koh-i-Nor», со слоником, Чехословакия, вроде бы шестьдесят девятый год, сразу после памятного шестьдесят восьмого… Ладно, нет здесь ничего интересного!
Второй ящик открылся уже быстрее – вот что значит сноровка и тренировка. Тут бумаги какие-то. Почитаем, почитаем…
Почерк какой хороший у Владьки, четкий,
«О недавнем шторме напоминают только клочья серых, как госпитальная вата, туч, стремительно несущихся по низкому северному небу, да тяжелая зыбь, недаром называемая моряками „мертвой“. Ленивые серые валы мерно переваливают с боку на бок гигантскую тушу судна, больше всего похожего сейчас на отдыхающее на поверхности после жестокой трепки морское животное. Георгию Владимировичу (хм-м, тоже Георгий Владимирович, смотри-ка!) кажется, что эта мерная качка выворачивает все его внутренности наружу, несмотря на недешевые патентованные лекарства от укачивания, поглощаемые (прости печень!) в огромных количествах.
– Вам плохо, Георгий Владимирович? – К вцепившемуся в поручень бледному впрозелень ученому склонился один из его „телохранителей“, кажется, Сережа…»
Интересно, интересно. О чем это?..
«…Этих похожих как однояйцевые близнецы верзил близорукий Лагутников (и фамилия немного похожа!) за два с лишним месяца экспедиции так и не научился различать с уверенностью. Здоровяки под два метра, стриженные ежиком круглые русые головки на бычьих шеях, кажущиеся крохотными на плечищах недавних борцов или штангистов, размахом в пресловутую косую сажень, стандартный „прикид“ – одним словом: типичные нынешние „крутые“ или даже бандиты. Честно говоря, для Георгия Владимировича и те и другие были абсолютно тождественны, и он поначалу с опаской поглядывал на них, пока не уяснил, что эти „быки-производители“ – его личная, так сказать, гвардия и охрана, подчиняющаяся, правда к сожалению, вовсе не ему.
Лагутников с завистью поглядел на спутника, которого совершенно не брали выматывающая душу качка и пронизывающий морской ветер, и внезапно криво усмехнулся. Простоволосая голова, высовывающаяся из воротника просторной куртки, вдруг живо напомнила Георгию Владимировичу давний анекдот о различиях студентов института физкультуры, медицинского и пединститута. Крепкая фигура Сережи, как он сам называл себя, не признавая имени Сергей, как-то не шедшего здоровяку, будто замершему в двенадцатилетнем возрасте, действительно напоминала поднятую кверху известную всем фигуру из трех пальцев.
– Нет, Сережа, не беспокойтесь: все в порядке, – заверил он заботливого „телохранителя“.
Тот удовлетворенно кивнул, неодобрительно поглядел на зажатую в пальцах ученого сигарету, достал из кармана куртки яркую пачку жевательной резинки, традиционно предложил Лагутникову, высыпал пригоршню белых подушечек в рот и принялся смачно жевать. Полное отсутствие у „секьюрити“ тяги к никотину и алкоголю (надо думать – и к остальным порокам рода людского) было еще одним предметом жгучей зависти Георгия Владимировича к „близнецам“.
Моряки, не обращая внимания на качку, продолжают деловито сновать по палубе. Их действия суетливы и беспорядочны только на первый, да и то неопытный, взгляд. На самом деле каждое движение „тружеников моря“ наполнено глубочайшим смыслом, выверено и отточено годами практики, как балетное па. Как же не похожи эти „люди моря“ на самих себя на суше!»
Откуда у Владьки такие познания о моряках? А-а-а, помнится незадолго до «перестройки» он плавал на «Академике Келдыше» куда-то в дальние моря. Или «ходил». Так, вроде, опытные моряки выражаются?