Наследники империи

Вебер Дэвид

Он замолчал на мгновение, и почувствовал молчаливое согласие Джилтани, когда она его крепко обняла, и посмотрел туда, где над их головами висел диск “Матери”, как само воплощение власти императора и коварного величия.

“Дахак”, сказал наконец он, “династия Хардана управляла в течение пяти тысяч лет. Пять тысяч лет. Это не долгое время для кого-то как ты, но это практически вне понимания человека. Как же это долго, и я не могу вообразить как наши дети. их дети, и дети их детей. могут управлять еще дольше. Я не могу даже предположить то, с чем они могут столкнутся, и решения, которые они должны будут принять, но есть одна вещь Танни, и я могу её им

дать, прямо здесь и сейчас с Шоном и Гарри. Не для Империи, хотя Империя получит прибыль от этого, а для них.”

“Что, Колин?” тихо спросил Дахак.

“Знание того, что власть-это ответственность. Вера в себя и в то, что они делают, так же важно, как и то, для чего они рождены. Традиция-ну, услуг. Становление императором должно быть простым наследованием, а не продвижением по карьерной лестнице, и Танни и я хотим, чтобы наши дети-наша семья-помнили это. Именно поэтому мы посылаем их в Академию, и по этому мы не хотим, чтоб им льстили, как хотели бы некоторые из тех, кто на нас работает.”

Дахак помолчал минуту, — очень долгое время, для него, прежде чем снова заговорил. “Я верю, что я понимаю тебя, Колин, и ты прав. Шон и Гарриет еще не поняли, что вы с Танни для них сделали, но когда-то они поймут. И вы мудры, что делаете наследование традицией, а не вопросом права, по моим наблюдениям люди политики предполагают, что законы нарушить гораздо легче, чем традиции”.

“Да, мы тоже так думаем, — сказал Колин.

“Нет, любовь моя,” тихо сказала Джилтани. — Это то, что думаешь ты, а я же только рада тому, но ты имеешь на то право.”

“Танни права, Колин, — сказал Дахак мягко, — и я рад, что ты мне это объяснил. Я еще не до конца понимаю людей, но у меня еще будет много лет, чтобы научится, и я не забуду, что ты сказал. Ты и Танни мои друзья, и вы сделали меня членом вашей семьи. Шон и Гарриет-ваши дети, и я бы их любил только за это, даже если они сами не были б моими друзьями. Но они-мои друзья и моя семья-и я вижу, что у меня есть функция, о которой я раньше не знал.”

“Какая функция?”

””Мать”, может быть, страж Империи, Колин, но я-хранитель нашей семьи. И я это не забуду.”

“Спасибо, Дахак, — сказал Колин очень, очень тихо, и Джилтани тоже кивнула у него на плече.

Глава 6

Комната не была большой, но Шону Макинтайру она казалась огромной, когда он стоял и ждал у подножия узкой кровати, и его глаза тревожно охватывали её снова и снова, сканируя каждый кусочек поверхности в поиске мельчайших следов пыли.

Шон провел все свои семнадцать с половиной лет, зная, что он будет направлен в Академию, несмотря на преимущество, которое ему давало его высокое рождение, и он действительно не понимал, что это означало. Теперь он знал… и его худшие кошмары были далеки от действительности.

Он был “дух”,-низшее существо в негласной военной иерархии и законной добычей любого высшего члена пищевой цепочки. Он вспоминал, разговоры за ужином, в которых Адрианна Роббинс заверяла отца в том, что она в основном ликвидировала дедовщину, воспоминания о которой были у Императора из его дней обучения в военно-морской академии США. Шон, конечно, никогда и не думал оспаривать ее слова, но маловероятно, что она могла устранить достаточно много, в конце то концов.

Умом он понимал, что незавидная судьба курсанта первокурсника была необходимой частью обучения будущих офицеров к работе под давлением и знал, что в этом нет ничего личного, по крайней

мере ничего личного для большинства людей. Однако, это понимание никак не отражалось на его потных ладонях, из-за ожидания квартальной инспекции, это было то, с чем его разум и его тело не находили общий язык. Он ставил в неловкое положение командира его отделения, кадета четвертого курса Малиновскую, перед его сверстниками. И ему совсем не помогал тот факт, что он смущался сам, для неё это не имело ни какого значения, и он не понимал, почему она решила превратить его жизнь в ад на земле.

Он чувствовал себя, как любил говорить его отец, гордым, как павлин, стоя в первом ряду новейшего класса академии, в ожидании первого осмотра коменданта. Каждая деталь его внешности было идеальной, и только Всевышний знал, через что ему пришлось пройти, чтобы это было так! Он был возбужден и счастлив, несмотря на бабочек в его животе. И из-за того, что он чувствовал и всей этой обстановки, он сделал невероятно глупую вещь.

Он улыбнулся адмиралу Роббинс. Хуже того, он забыл, что надо смотреть прямо перед собой, когда она осматривала строй. Он даже повернул голову, чтобы посмотреть ей в глаза и улыбнулся ей!

Леди Нергал не произнесла ни слова, но ее карие глаза сверкнули-никакой “Тети Адрианны”. Их температура стала где-то чуть ниже, чем у жидкого гелия, и они превратили его в омерзительную амебу, по плацу прокатилась леденящая … тишина.

Это продлилось век, или около того, затем он отвел глаза на предназначенное для них место, его шомпол-позвоночник стал еще прямее и его улыбка исчезла. Но дело было сделано, и Кристина Малиновская была намерена заставить его за это заплатить.

Стук каблуков привлек его внимание, он крикнул смирно и встал руки по швам, когда старшая его отделения Малиновская вошла в его комнату.

В академии не существовало ни каких домашних роботов. Некоторые из флотских и морских офицеров указывали, что в до-Имперских военных академиях, где они обучались, у гардемаринов и кадетов была своя прислуга, чтобы освободить их от внутренних проблем и позволить им сосредоточиться на учебе. Адмирал Роббинс, однако, была продукт американской военной школы. Она безоговорочно верила в силу пота, и ни у кого не хватало наглости спорить с ней, когда она приступила к проектированию программы и традиций академии. Тот факт, что Его Императорское Величество Колин I обучался в той же “военной школе”, что и адмирал Роббинс, возможно, мог с этим что-то сделать, но не курсант первокурсник, который мало что мог сделать столкнувшись с реалиями, и Шон мужественно трудился преодолевая это ужасное время. Теперь он стоял молча, блестя пуговицами, как крошечными солнцами, и в сапогах так ярко полированных, что было трудно сказать, что они были черные, и он использовал свои био-импланты на полную мощность, чтоб удержаться от града пота.

Малиновская обходила комнату, водя пальцами в белых перчатках по полкам и платяному шкафу, её каменное лицо отразилось в туалетном зеркале, когда она проверила его стакан для зубной щетки на капли воды. Она открыла его шкафчик, чтобы исследовать его скудное наполнение висящей там одежды и изучить блеск его второй пары ботинок. Ее отлично выдрессированный исполнитель, стоял в двери, с традиционным блокнотом в руках, наблюдая за нею и Шоном, в нем почти чувствовалось садистское ликование, с которым он ждал, чтобы надписать имя кадета Макинтайра в его “черном” списке. Но Малиновская ничего не сказала, Шон подавил чувство облегчения и напомнил себе, что она еще не закончила.