Наследники по прямой. Книга первая.

Давыдов Вадим

– Ну, всё, всё, хорошая моя, - ласково произнёс он, осторожно проводя ладонью по спине девушки.
– Всё. Всё позади.

– Я испугалась, - всхлипывая, пробормотала девушка.
– Ужас просто, как я испугалась. Я ведь думала уже…

Гурьев прищёлкнул языком, не давая ей договорить:

– Не надо. Я же сказал - всё позади.

– Я бы с ними до последнего дралась. До последнего, - и то, с какой едва сдерживаемой яростью она это произнесла, Гурьев понял: да, дралась бы. И неизвестно ещё, кому бы больше досталось.

Девушка резко выпрямилась, вздохнула, отстранилась и бесстрашно заглянула ему в глаза. И Гурьев - "сделал стойку".

Нет,

дело было совершенно не в том, что полотенце ничего не скрывало, а вовсе даже подчёркивало. И не в том, что девушка оказалась безоговорочно, несанкционированно и абсолютно бессовестно хороша, - безупречна. Не в этом было дело, не в этом. Во всей её фигуре, позе, выражении и чертах лица сквозило нечто, не имеющее ни характеристики, ни названия, нечто неуловимое - и при этом безошибочно угадываемое. Это же надо, подумал Гурьев. И как при такой говённой жизни, на таких говённых продуктах выросло такое чудо?! В сильном расцвете шестнадцати лет. Красивая. Ах ты, Господи, - да это же всё равно, что назвать чайный клипер просто "парусником"! И тем не менее - не в этом было дело. В другом.

Девушка, опустив руки, серьёзно смотрела на Гурьева. Не только глазами. И глазами, разумеется, тоже - чёрно-синими, как штормовое море. Но - не только.

Гурьев всегда уделял пристальное внимание форме. И это действовало, - ещё как действовало, - и на мужчин, и на женщин. При росте в метр девяносто два сантиметра он весил чуть-чуть меньше пяти пудов. Пять пудов мышц и сухожилий, каждая клеточка которых была протренирована насквозь, так, что могла явить, по желанию своего владельца, полный диапазон состояний - от свободной текучести воды до гибкости и твёрдости дамасской стали. Не объём, - рельеф. За какое-то мгновение весь спектр эмоций - от испуга к восторгу и снова к благоговейному ужасу - промелькнул в глазах у девушки.

Для вящего контраста с демократической модой текущего момента Гурьев предпочитал не сатиновые трусы семейного фасона, а был упакован в плавки из безусловно неизвестного девушке синтетического материала, чья эластичная и плотно-поддерживающая фактура подчёркивала отнюдь не одни лишь прелести мускулатуры. Учтя это, Гурьев счёл анатомическое любопытство, промелькнувшее во взгляде спасённой наяды, извинительным. Впрочем, вполне академический характер любопытства не вызывал у Гурьева сомнений. И это следовало, безусловно, записать девушке в актив, - становиться объектом, равно как и субъектом свойственных юности страстей в планы Гурьева никак не входило:

– Даже если ты подумала, что я бесплотный дух, это не так. Тебе показалось.

Она быстро, но не поспешно, и это Гурьев тоже зафиксировал, захватила пальцами полотенце, прикрываясь.

– Нет, вы не дух, - улыбнулась она вздрагивающими губами - но глаза при этом оставались серьёзными и продолжали изучать Гурьева, - пристально.
– Не дух, конечно. А кто? Осназ [12] ?

Надо же, какая наблюдательная, подумал он. Слова какие знает. Чудо, настоящее чудо. Ну-ну. Наступит, интересно, когда-нибудь время, когда девушкам в России не нужно будет ни знать таких слов, ни даже представлять себе, что такие слова вообще существуют? И думать о военных тайнах?! Нет, решил он. Я не доживу.

12

Осназ - отряд особого назначения, специальное (диверсионное) подразделение.

– Давай-ка

я на царапину взгляну, - Гурьев, пропустив вопрос мимо ушей, так, словно он и не был задан, присел и быстро, профессионально пробежался пальцами по следу от ножа. На самом деле царапина, с облегчением понял он, даже шрамика не останется. А почему я думаю об этом?! Он выпрямился: - Ерунда. До свадьбы заживёт. Не били тебя?

– Нет, - девушка тряхнула волосами, - норовисто и сердито.

– Чудесно, - будто не замечая её гнева, Гурьев кивнул и продолжил: - План следующий. Моя одежда - метров сто восточнее по этому бережку. Наденешь мою рубашку, она сойдет за экстравагантный халат, и подождёшь меня у спасателей. А я схожу за таксомотором и отвезу тебя домой. Там переоденешься и вернёшь мне моё имущество. На всё про всё времени час, не больше, у меня дела. Как тебя зовут?

– Даша. Даша Чердынцева. А вы, всё-таки - кто? Вы ведь не флотский, загар у вас - не такой…

Это очень хорошо, Даша, подумал Гурьев совершенно спокойно. Это замечательно. И то, что ты Даша. И то, что Чердынцева. Не Мария не Иванова и не кто-нибудь ещё. Это очень хорошо. Очень. Дивно. Чудно. Прелестно. Восхитительно. Интересно, я что-нибудь - когда-нибудь - пойму?!

В личном деле Чердынцева не было никаких фотографий, кроме уставного снимка самого капитан-лейтенанта, - совершенно обыкновенного, такого, какими украшают кадровики десятки тысяч личных дел красноармейцев и командиров по всей стране. О дочери в личном деле сведений содержалось и вовсе на полстроки - правда, Гурьев отметил: имя хорошее, настоящее, "несовременное". Вот и всё, подумал он. Конец маскировки, вся бутафория - псу под хвост. Проклятье. Как такое могло получиться?!

– Я учитель, - Гурьев вздохнул.
– Литературы.

– Не рассказывайте, раз нельзя, - невзирая на полотенце, Даша исхитрилась пожать плечами. Она почти совсем успокоилась - удивительно быстро, и её больше не колотила нервная дрожь. Ах, молодость, молодость, подумал Гурьев. Есть всё-таки хоть какие-то преимущества.
– Вам же нельзя. Я понимаю.

И опять посмотрела, - нет, вовсе не на хронометр и не на браслет. На два - Даша не знала, как правильно они называются, - предмета, висевших у Гурьева на шее на длинных цепочках. Один - из металла, похоже, серебряный, и ещё один, поменьше - из неизвестного Даше светлого камня. Гурьев отрефлексировал её взгляд:

– Ну да, - подтвердил он, придавая голосу необходимые беспечные модуляции.
– Нельзя. Я только что приехал. Сегодня. Замечательный у вас город. Зелёный, солнечный, тихий - просто прелесть. А осназ - это что такое?

– Не смейте таким тоном со мной разговаривать, - сказала девушка, и глаза её сверкнули так, что Гурьев весь подобрался.
– Я не певичка из кафешантана, а мой папа - капитан боевого корабля. Так что я знаю, что такое осназ. Понятно?!

Вот оно, решил Гурьев, вот оно. Как же это?! Не бывает такого. Не бывает, и всё!

– Извини, пожалуйста, - он вздохнул.
– Конечно, я тоже знаю, что такое осназ. И ещё много чего знаю. И я не стану никогда больше разговаривать с тобой, как с певичкой из кафешантана. Никогда. Обещаю. Честное слово. Простишь меня?

– Прощу, - кивнула Даша.
– Только если слово держать будете.

– Буду, - без всякого лукавства подтвердил Гурьев.
– Но я действительно работаю в школе. А самбо - это хобби.

– Это не самбо, - очень спокойно и тихо возразила девушка.
– Такого самбо не существует. Вы обещали.