Наследники по прямой.Трилогия

Давыдов Вадим

– Так точно! Разрешите идти?

– Да что я вам, генеральный комиссар госбезопасности?! Мы с вами боевые товарищи, а не так точно извольте доложить. Тем более, я – можно сказать, в отпуске по личным обстоятельствам. Как там Людмила Архиповна? Всё штатно?

– Ага, – вздохнул Шугаев и покраснел. И опять посмотрел на Рэйчел: – Доктор сказал – в госпиталь, на это, как его, сохранение. Недели две, говорит. Может, даже меньше.

– Ну, вот. А вы – бегаете, – нахмурился Гурьев. – Идите лучше, с ней посидите лишний часик. Это очень важно. А с товарищами успеете побеседовать. Всё, всё. Идите.

–

Есть, – козырнул Шугаев. – Есть посидеть. До свидания, Ра… Рахиль Вениаминовна.

– До свидания, Анатолий Варламович, – Рэйчел снова протянула ему ладонь. – Наверное, ваша жена ужасно вами гордится: такой молодой, и уже – орденоносец. Это, кажется, «Красная Звезда»? За тех самых негодяев?

Во, решил Шугаев, точно – она. Царица небесная. Всё знает. Даже ордена знает, как называются. Ну, Яков Кириллович…

– Так точно, – смущённо подтвердил он, пожимая её руку. – Скажете тоже – гордится. Обыкновенное дело, работа у нас такая. Это всё Яков Кириллович.

– Я знаю, знаю, – кивнула Рэйчел. – Вы, Анатолий Варламович, не бегите исполнять приказание, а зайдите на рынок и купите немного фруктов. Тут ведь есть рынок? И фрукты?

– А как же, – почемуто с гордостью, непонятной себе самому, сказал Шугаев. – Есть. Не хуже, чем у людей. Частнособственнические инстинкты, конечно. Но государство же не может везде успеть, да и не нужно этого, другие задачи есть, поважнее. Так ведь, Яков Кириллович?

– Совершенно верно, Анатолий, именно так. Вижу, вы внимательно меня слушаете, это радует. Ну, всего хорошего, – он тоже пожал Шугаеву руку и, проводив взглядом ладную коренастую фигуру старшего лейтенанта, повернулся к Рэйчел. Глаза его смеялись, хотя лицо оставалось серьёзным: – Ты чтото хотела спросить?

– Какой милый, чистый, наивный мальчик, – вздохнула Рэйчел. – А почему они все так на меня смотрят?!

– Они просто знают, что ты – моя Рэйчел.

– Тогда – пускай, – милостиво разрешила она.

И, взяв Гурьева обеими руками за локоть, прижалась щекой к его плечу.

* * *

Дети вернулись засветло – всётаки дисциплинку понимают, что одна, что другой, с почти садистским удовольствием подумал Гурьев, глядя на Дашу с Андреем. Прозрачные от счастья, с перевёрнутыми внутрь глазами они, казалось, напрочь забыли, что руки существуют ещё для чегонибудь, кроме того, чтобы держаться ими друг за друга. Тихо поздоровавшись, дети безразлично поковырялись в тарелках, чем, кажется, обидели чуть не до слёз Веру, которая ради таких гостей просто сама себя превзошла, тихо встали, тихо пробормотали хором «спасибо», снова соединили разомкнутые руки и тихо ушли – встали на балконе, опоясывающем весь второй этаж огромного домадворца, выстроенного с фантастической скоростью внутри крепости, почти пока нежилого – четыре комнаты из ста шестнадцати занимали Чердынцевы, одну – Тимирёва, а две, в противоположном крыле – Гурьев, под спальню и кабинет. Встали – и остальной мир для них выключился, прекратил своё существование.

– Первую девочку я у них заберу, – заявила Рэйчел, проводив глазами детей и убедившись, что они её не слышат. – Первую девочку – мне.

– Это ещё зачем?! – подозрительно уставился на неё Гурьев.

– Старшему Виндзору.

– Ну, не знаю, не знаю, – Гурьев с сомнением

покачал головой. – Если это будет второе дивушко, не завидую я вам – ни тебе, ни Виндзору. Да и Виндзор ещё неизвестно, что получится за фрукт – может, заартачится.

– Кто заартачится?! – изумилась Рэйчел. – Виндзор? Заартачится?! У меня?!?

Чердынцев, который до этого всю дорогу корчился, краснел, подкашливал и чесал нос, с грохотом выскочил изза стола и кудато умчался.

– Миша! – укоризненно воскликнула Вера ему вслед и всплеснула руками, умоляюще поглядев на Гурьева и Рэйчел: – Ну, что ж такое… Хуже маленького.

– Ничего, Веруша, ничего, – философски заметил Гурьев. – Это, можно сказать, типичная отцовская реакция. Посмотришь, что будет, когда Катя заневестится. Тут хоть будущий зять, в общем, самым строгим критериям соответствует. Иди, адмиральша, вправляй своему адмиралу мозги на место. Это ещё только начало. Справишься?

– Справлюсь, Яшенька, – улыбнулась Вера и тоже поднялась.

Он посмотрел на Рэйчел и тоже улыбнулся. Скоро, совсем скоро, подумал он. Я и она. И никого больше.

* * *

Когда пламя, гудевшее в них обоих, – столько лет, столько лет, – нет, не погасло, он уже знал, что оно не погаснет, наверное, вообще никогда, ни в жизни, ни после жизни, – чутьчуть поутихло, сделавшись из обжигающего – ровно горячим, – Гурьев, обернув вокруг бёдер полотенце, встал у окна, узкого, похожего на бойницу, придававшему комнате облик покоев средневекового замка. Достал папиросу, но курить не стал, – медленно проворачивал её между пальцев, вдыхая запах ароматного табака, и смотрел на спящую Рэйчел. Она пошевелилась, подтянув к себе простыню, и вдруг тихо спросила:

– Ты уверен? Уверен, что всё получится?

– Нет, – так же тихо ответил он, с грустью подумав – я так заморозил себя, что разучился чувствовать, спит она, родная моя девочка, или просто ровненько дышит. – Нет, родная, я ни в чём не уверен. Но и отступать мы не можем – вперёд, только вперёд.

– О, Джейк. О, Джейк, о, мой Боже, мой Боже, какая война, какая же страшная это война… А дети?!

– Дети как дети, – он усмехнулся и повторил: – Дети как дети.

– Я больше не могу, Джейк. Я хочу ребёнка – мне уже тридцать три…

– Ещё нет «трёх», только «два». После войны. Я обещаю: здесь и сейчас, обещаю – после войны. И никаких «если».

– Даёшь мне слово? Твоё слово?

– Да.

– Дай мне слово, что все останутся живы.

– Нет. Такого слова я дать тебе не могу. Могу лишь пообещать – я постараюсь.

– Когда мы едем?

– Дней через десять. Пусть дети хотя бы немного придут в себя.

– Не могу поверить, будто ты этого не предвидел, – Рэйчел улыбнулась и приподнялась на локте, чтобы было удобнее смотреть на него. Как сильно он изменился за эти пять с половиной лет, промелькнуло у неё в голове. Постарел? Нет, нет – разве можно сказать такое, – о мужчине, которому только что исполнилось тридцать?! Нет. Это чтото другое. Мы станем сталью и бронёй, чтоб нашу боль переупрямить, – вот что это такое. Стихи?! Боже мой, да откуда же это?! – Предвидел?

– Разве можно такое предвидеть?! О таком можно только мечтать. Я и мечтал – с той самой минуты, как увидел эту девочку, Рэйчел.