Наследники
Шрифт:
Заметила, что О'Нил все понял, мельком ей улыбнулся и подмигнул.
Но, приступив к изложению подробностей своего похищения, обнаружила, что уже не приходится форсировать звук, изображать ярость. Охваченная подлинным гневом, она кричала все громче.
Гордон Хаффнер слегка побледнел, с губ Шона О'Нила исчезла улыбка.
В конференц-зале раздался неистовый вопль...
3
Ах, Алисия, до чего ты прекрасна.
Джек с улыбкой смотрел, как утихает буря. Скорчившись возле обратной трубы над кабинетом Хаффнера,
Несколько поворотов туда, сюда, и вот она, Алисия, разрезанная на полоски планками жалюзийной заслонки на вентиляционном отверстии высоко на стене какого-то конференц-зала, разыгрывает весьма убедительную пантомиму истерики.
Наконец пар начал иссякать. Пока она успокаивалась, Джек попятился в трубу пошире, развернулся головой в ту сторону, откуда приполз. Включил фонарь, сделал лучик поуже, взглянул на часы. Чуть больше девяти тридцати. Можно выйти на свободу до одиннадцати, будем надеяться, с ответами на кое-какие вопросы.
Теперь надо только дождаться окончания встречи, посмотреть и послушать, что скажет другая сторона насчет предложений Алисии.
Долго ждать или еще куда-то ползти не пришлось. Шон объявил затребованную Алисией сумму в десять миллионов долларов, Хаффнер продемонстрировал потрясение — безусловно искреннее, по мнению Джека, — попытался сбить цену. Алисия держалась твердо, адвокат в конце концов промямлил весьма-вам-признателен, и зал вновь опустел.
Джек дал заговорщикам несколько минут и уже приготовился лезть обратно к кабинету Хаффнера, когда услышал, как дверь конференц-зала открылась.
— Можете сидеть здесь сколько угодно, — сказал Хаффнер. — Если я понадоблюсь, буду у себя в кабинете.
Джек сунулся в трубу, успев увидеть закрывшуюся дверь. Томас с ближневосточным мужчиной остались наедине. Оба стояли.
— Десять миллионов, — пробормотал Томас, с каким-то даже восхищением помотав головой. — Клянусь богом, крутая девчонка. — И глянул на компаньона: — Ну, Кемаль, что будет? Ваши согласятся?
— Не вижу выбора, — ответил мужчина по имени Кемаль. Выговор определенно ближневосточный, однако английский звучит с легким британским акцентом, быстро, отрывисто.
— Шутите? Вы же слышали, что сказал Хаффнер. Он уверен, что сможет опротестовать завещание. Десять миллионов за дом? Полный бред.
Джек тоже был ошарашен. Сумму взял с потолка, даже не думая, будто кто-то начнет обсуждать предложение.
— Нам хотелось бы решить дело. Оно и так чересчур затянулось. В конце концов, что такое десять миллионов по сравнению с выигрышем от того, что искомое не попадет в нехорошие руки? Гроши.
В нехорошие руки? Джек мысленно потирал свои собственные. Ему было жарко, тесно, он вспотел, но все это вдруг потеряло значение. Наконец начинается нечто стоящее. Давайте дальше.
— Для вас, может быть, и гроши. Но чертовская куча денег за то, чего там, возможно, и нет.
— Если нет, вы ничего не теряете. Деньги не ваши.
— Угу, только тогда Алисия станет
— Вы получите солидную компенсацию. И не забывайте, что дом перейдет в вашу собственность. В конце концов, мы его приобретаем на ваше имя.
— Угу... дом, — проворчал Томас. — То, что от него останется. Я имею в виду, мы там все перевернули вверх дном, по крайней мере, насколько можно незаметно перевернуть все вверх дном, и вышли с пустыми руками. Если продолжать в том же духе, рискуем арестом за незаконное вторжение и вандализм.
— Там что-то есть, — сказал Кемаль. — Возможно, не собственно планы и чертежи, но логично, по-моему, предположить, что ваш отец оставил какой-то намек на их местонахождение.
— Дороговатое предположение.
— Об этом прямо сказано в завещании. Невозможно не обратить внимания на обращение вашего отца к той самой экологической организации... Как она называется?
— Гринпис.
— Да, Гринпис. Странная идея. В моей стране таких организаций не существует. Ваш отец говорит: «В этом доме находится ключ, который откроет путь к исполнению всех ваших желаний. Продайте дом, и лишитесь всего, ради чего работаете». Для меня это достаточное доказательство, что в доме что-то спрятано.
— Прекрасно. Остается найти.
— Не волнуйтесь. Найдем. Как только дом попадет в наши руки, приступим к более тщательным поискам, если понадобится, разобьем стены. Если все-таки не найдем, разберем по кирпичику, по бревнышку, пока не добьемся успеха.
— А вдруг не добьемся?
— Хотя бы не позволим другим найти и воспользоваться.
— Угу, а мне кто платить будет?
— Ну, надеюсь, вы не ожидаете, что мы купим то, чего у вас нет, не правда ли?
Томас передернул плечами:
— Что дальше будем делать?
— Я свяжусь с вышестоящими, попрошу согласия на выплату запрошенной суммы. Простая формальность, поверьте. Детали предоставим мистеру Хаффнеру.
— Десять миллионов баксов, — пробормотал Томас, мотая головой, точно так, как в начале маленькой беседы тет-а-тет. — Ну, наверно, надо спасибо сказать, что моя маленькая сестренка не догадывается, чего мы ищем. Иначе запросила бы по десять миллионов за каждый кирпич.
— Да, — подтвердил Кемаль. — И дело все равно того стоило бы.
Наверняка преувеличивает, подумал Джек, но почему-то усомнился в собственном заключении.
Лежа в трубе и гадая, что за чертовщина так дьявольски дорого стоит, будучи такой маленькой, что ее можно спрятать в доме, он увидел, как Томас с Кемалем направляются к двери, и мысленно спел старую песенку Пегги Ли: «Неужели это все?»
Ну и что удалось разузнать?
Во-первых, посмотреть на Кемаля. Уже кое-что. Во-вторых, в доме Клейтона спрятано нечто практически бесценное для каких-то очень богатых ребят с Ближнего Востока. В третьих, этим интересуются не только приятели Томаса, которые беспокоятся, чтоб оно не попало в «нехорошие руки». Чьи же это «нехорошие руки»? Вряд ли имеется в виду Алисия. Другая ближневосточная страна? Израиль? Еще кто-нибудь?