Наследники
Шрифт:
Демидов вздрогнул и замолчал. Сохраняя прежний недоступный вид, вышел он из кузницы. Перед его глазами все еще маячило злобное лицо работного. На заводском дворе, под ярким солнцем, хозяин снял шляпу, отер на лбу обильный пот.
— Распустили народец-то! Надо будет покрепче поприжать, дабы чувствовали хозяйскую руку! — Никита с сокрушением вздохнул и, показывая глазами на кузницу, пригрозил приказчику: — Ты гляди в оба! Ежели нерадивость аль заворуйство уследишь, бить плетьми в проводку! Доправлять варнаков до разумства так, что и праху их не помянется.
Селезень
— Опасливо, батюшка! — понизив голос, пожаловался он. — Хошь Пугачу и скрутили голову, а народ-то до сей поры не угомонился.
— Угомоню! — уверенно отозвался хозяин. — Пожар притушили и пепел разметем!
Демидов шел по двору, заложив руки за спину. Был он еще в цветущей поре и силе человек. Одетый в бархатный кафтан вишневого цвета, в кружевах, в шелковых чулках на толстых икрах, он держался вельможей. За ним плелся приказчик в темной суконной поддевке. Склонившись к хозяину, он вкрадчиво шептал:
— Все так, хозяин… Но как бы масла в огонь не подлить! Тут по лесам да по горам заворуи еще шастают, Митька Перстень с буянами по дорогам бродит…
— Пустое! — с досадой прервал приказчика хозяин. — Отгулял добрый молодец. Изловим!
Никита Акинфиевич круто повернулся и пошел к хоромам.
После обеда хозяин отдохнул в прохладной спаленке, а когда свалил полдневный зной, велел запрячь тройку рысистых коней и собрался на соседний рудник.
— Сколько человек в охрану прикажете? — тревожно спросил Селезень.
— Никого не надо. Я да кучер едем, вот и все тут! — упрямо сказал Демидов. Держался он смело, спокойно. По-хозяйски оглядел тройку, похлопал кучера по широкой спине и, довольный, уселся в коляску.
— Пошли! — крикнул он кучеру.
Кони встряхнули гривами, легко и весело понесли коляску. Приказчик пожал плечами, помялся среди двора и, махнув рукой, пошел к заводу.
«Храбер больно, как бы не напоролся на беду!» — тревожно подумал Селезень.
Демидов мчался лесом. Темные густые ельники стеной тянулись мимо, сосновые боры обдавали смолистым духом, в чащобах стояла тишина, только изредка кричала вспугнутая зверем птица, храпели кони да кучер, любуясь конями, от избытка сил самодовольно покрикивал:
— Гей, гей, серые!..
Солнце раскаленным ядром закатилось за темные горы, и, как парок над бадьей, над понизями засинел легкий теплый туман. Смолкли птицы. Никита ощущал на душе покой, уверенность. Полузакрыв глаза, он неодобрительно подумал про Селезня: «Запугать вздумал, бездельник!»
Вдруг кони испуганно шарахнулись в сторону и, пробежав ложбину, остановились. На уздечке повис крепкий бородатый мужик.
— Стой, ирод! — заорал он ямщику. — Кого везешь?
Демидов вскочил с сиденья, схватился за плечи кучера.
— Прочь с дороги! — закричал он на мужика. — Прочь, каторжный!
Но в эту минуту из придорожных кустов, шумя, выбежали молодцы с дубьем.
— Хватай барина! — заорал бородатый дядька и крепче вцепился в удила.
Но и Никита не дремал: он вырвал из рук ямщика вожжи, локтем с маху скинул его с облучка
— Гр-ра-абят!..
Кони разом взвились на дыбы. Мужик повис на удилах. Демидов со свистом ожег серых кнутовьем, они вздрогнули, рванулись и понесли. Коренник, могучий конь, взмахнув гривой, как котенка стряхнул уцепившегося мужика.
— Эге-гей! — ликующе заорал Демидов и снова хлестнул по коням.
Словно звери, мчались они по лесной дороге. Как морской прибой, навстречу им несся шум елей; синь вечера охватила просторы над понизью…
Посреди дороги из пыли поднялся помятый мужик и погрозил тяжелым кулаком вслед тройке:
— Погодь, ирод, все равно поймаем!..
Затемно приехал Никита Демидов в свой лесной курень и никому не сказал ни слова о дорожной беде. Все поразились одному: хозяин прибыл без ямщика. «Неужто по злу уложил ямщика в дороге?» — в страшной догадке взволновались они.
Однако утром прибрел в курень и ямщик. Потный, грязный, с подбитыми глазами, он молча подошел к тройке и стал ее холить. Хозяин и словом не обмолвился с холопом, а жигари подумали: «Поозоровал Демид, сбросил ямщика с облучка и умчал один!»
Только отдохнув и успокоившись, хозяин вышел к рысакам.
— Ну, что там за чертушки были? — с легкой насмешкой в голосе спросил он кучера.
— То Митька Перстень повстречал нас! — холодно отозвался ямщик. — Добры кони, а то погибать бы тебе, хозяин…
— Ишь ты как! — не унимался Никита. — Ну, ништо, мы еще с ним встретимся!
Демидов истребовал из Екатеринбурга воинскую команду и обложил кыштымские леса и горы дозорами и разъездами. Солдаты скитались по лесным дорогам, глухим тропам и теснили ватагу Перстня. Шумно и весело гулял Митька, да недолго. Много перевешал он на придорожных березах судейских повытчиков, немало пообчистил купцов, но тут ему конец пришел. В сумрачный осенний день солдаты выследили буйную ватагу в горах, загнали в скалы и покололи. Остался Перстень с пятнадцатью молодцами, долго он бился не на жизнь, а на смерть. Однако одолели удальца, схватили его живьем. Сбылось желание Демидова: встретился он с Митькой, закованным в кандалы. Посадили молодца на короткую цепь, а на шею надели тяжелую рогатку. Рубаха и порты были на пленнике рваные, в прорехи виднелось крепкое жилистое тело. Перстень и не взглянул на своего врага, когда тот спустился в подвал. Демидов уселся против узника на скамью, помолчал.
— Хочешь жить? — вдруг коварно спросил заводчик.
— Еще как! — с неожиданным жаром отозвался Перстень.
— А для чего жить? — вкрадчиво снова спросил Демидов.
— Не отгулял свое! — смело ответил Митька. — Не всем кровопийцам покрушил башки! Ты ведь первый все еще палачествуешь.
— Сатана! — скрипнул зубами Никита. — Видать, до сих пор не угомонился!
Перстень промолчал. Демидов огляделся, вздохнул:
— Хорош!.. Дерзок!.. Хочешь, я с тебя кандалье сниму?
— Не снимешь! Издеваешься все надо мной! — недовольно повел плечами Перстень, лязгнули цепи.