Наследники
Шрифт:
— Двадцать пять! Двадцать шесть!..
Склонив лохматые головы, чумазые, поникшие, стояли работные, женки и дворня. Румяная Настасья, закрыв передником лицо, беззвучно плакала…
Заводской парень выдержал двести ударов. Его отвязали, стащили с козел и бросили под ноги старому Демидову. Паралитик заегозил в кресле.
— Ой, добро! Ой, хорошо отходили! — хвалил он ката, разглядывая иссеченную в лоскутья спину несчастного.
Слуга схватил ведро и окатил избитого студеной водой. Молодец очухался, вскочил на
— Ох! — радостно вздохнул парень. — Вырвался-таки! Вот оно, мое счастье!..
Прокофий стих вдруг; изумленно глядел он на работного.
— Гляди, каков человек! — крикнул племянник дяде. — Стой! Стой!..
Хозяин сам нагнал удальца, схватил его за руку.
— Молодец! — похвалил он парня. — Хоть тысячу прозевал, но похвал достоин… Настька, Настька, подь сюда! — позвал он.
Стряпуха, утерев слезы, боязливо подошла к хозяину.
— Люб парень? — в упор спросил молодку Демидов.
— Люб! — покорно отозвалась она.
— Ну вот тебе и мужик! — весело отрезал Прокофий. — Пойдешь за него замуж?
У молодки вспыхнули глаза:
— Не шутишь, барин?
Демидов насмешливо улыбнулся:
— Кому он нужен, поротый! Где он себе женку отыщет?
— А за битого двух небитых дают! — смело отозвалась молодка и обратилась к избитому парню: — Ваня, возьмешь меня в женки?
Работный подошел к ней, взял за руку:
— Идем, Настенька! Идем, моя радость!
Глядя им вслед, старик работный, переживая неудачу своего молодого друга, разочарованно покачал головой:
— Эх-ма, было б счастья два! Одно загреб, а первое упустил. Я бы глазом не моргнул, а свое взял!
— Неужто не моргнул бы? — удивленно спросил Прокофий.
«Господи Иисусе! — суеверно оглядел его работный. — Никак опять подстерег на слове!»
Однако отступать было поздно; старик смело поглядел в лицо Демидову и сказал:
— Истин бог, и глазом не сморгну!
— Молодец, дедка! — похвалил хозяин. — Уговор сразу: я пальцем пугаю, а ты не сморгни. Выдержишь — жалую сто рублей. Сморгнешь — полета плетей. Становись!
Старик потуже перетянул ремень, разгладил жидкую бороденку и стал перед Демидовым столбом.
— Держись! — закричал хозяин. — Держись, глаза выколю!
Растопырив длинные костлявые пальцы, которые страшили своей необыкновенной подвижностью, он угрожал. Казалось, вот-вот пронзит глаза. Но старик неподвижно и бесстрашно стоял не моргая.
— Гляди, гляди, вот пес! — непонятной радостью трепетал Прокофий.
Никита Никитич взглянул на седого деда, замахнулся посохом и прохрипел зловеще:
— Пронжу!
Острие посоха задержалось у самого глаза. Старик не дрогнул.
— Сатана! — обругался паралитик и недовольно отвернулся.
Долго бесновался Демидов, но никакие
— Ух, сломил, черт! — устало выругался заводчик. — Откуда у такого старого да сила взялась?
— Эх, милый, укрепится духом человек, крепче камня станет. Ослабнет — слабее былинки!
— Бери сто рублей и уходи!
По приказу хозяина отсчитали сто рублей серебром и положили перед мастерком.
— Все твое! Загребай и иди, куда хочешь, в белый свет! За старостью ненадобен!
Старик хмуро поглядел на рублевики и сердито вымолвил:
— Не хочу твоих денег! Много слез из-за них пролито!
— Подумай, о чем говоришь! — сердито прикрикнул заводчик и поднял налитые злобой глаза.
Старый мастерко не испугался, не опустил глаз. Никите Никитичу стало не по себе от этого взгляда, он дернулся и замахал костлявой рукой:
— Уйди, уйди прочь!
Старик надел шапку, взял посошок и поклонился барину:
— Прощай, хозяин! Не мила тебе правда. Но ты запомни, что правда на огне не горит и в воде не тонет! И Мамай правды не съел, а барам подавно ее не укрыть!
Он поднял голову и побрел по дороге. И таким гордым и неподатливым показался этот старый человек, что Демидов не утерпел и сердито обронил:
— И откуда ныне такой народ строптивый пошел?..
Шумные забавы сменялись странными выходками, но скука, как верный пес, неотступно следовала за Прокофием. Хмурый ходил он по хоромам, не видя выхода своей тоске.
— Никак ты опять приуныл? — обеспокоился Никита Никитич. — Погоди, я тебя так распотешу, так встряхну, что на карачках от радости поползешь! — пообещал он.
По всем дорогам, деревенькам и монастырям Демидов распустил молву:
«Жалует хозяин всех калек, нищебродов, юродивых. Ладят бочари дубовую бочку под серебро. В духов день из той бочки будет заводчик одарять нищую братию. Кто первый поспешит и дойдет к радетелю на поклон, тому больше будет отпущено!»
Всколыхнула эта весть нищих, калек, горемычных попрошаек. Из дальних сел, из лесных монастырей — отовсюду устремились люди в Невьянск на зов грозного Демидова.
Толпы людей, обездоленных господским произволом, покалеченных в огненной работе, голодных, сирых и бездомных, потянулись через каменистые шиханы, лесные дебри и реки. С каждым шагом росла и окрылялась сказка. Рассказывали странники:
— На высокой горе, на маковке, под синими небесами, под белехонькими облаками сидит в парче, в золотой шапке, усыпанной самоцветами, грозный Демидов-владыка. Сидит и горько плачет, кается перед господом за погубленные души, винится в неправоте своей, в блуде, в непотребстве, в алчности. И сказал господь ему: «Смирись, ненасытный человек, раздай свои богатства, останься наг, нищ и удались в мать-пустыньку!»