Наследники
Шрифт:
Итальянка робко вошла в каморку и притаилась, смущенная, в уголке.
Почтмейстер положил свою сухую синеватую руку на плечо Демидова:
— Это неизбежно, сударь.
В эту пору в станционном домике раздался душераздирающий крик. Даже ямщики у костра повскакали.
— Ух, неужто беда? — тревожно спросил Никита, но вдруг сразу все смолкло, наступила блаженная тишина, и вслед за тем раздался веселый крик новорожденного существа.
Почтмейстер весело блеснул глазами, кивнул в сторону двери, прошептал:
— Слышите?
Аннушка схватилась
«Кто же, сын или дочка?»
Никто не торопился впускать Никиту Акинфиевича в большую горницу; слышно было, как ласково разговаривала бабка, но поди разберись, с кем!..
Наконец в десятом часу бабка распахнула дверку и переступила порог. Лицо женщины сияло. Поклонившись Демидову, она сказала:
— Ну, батюшка, господь послал тебе сына!
— Неужто? — успел только сказать Никита, и всем его большим, могучим телом овладела необузданная радость.
— Ты чуешь, кого принимала? Князя Демидова. Богатырь будет! На!.. — Он положил на ладошку бабки золотой.
— Богатырь, богатырь, батюшка! — охотно подхватила бабка. — Пройди-ка посмотри дите.
Десять дней больной пришлось прожить в станционной горнице. Снег растаял, вновь вернулась осень.
Наконец из Санкт-Петербурга прибыл долгожданный доктор. Больная окрепла, и можно было продолжать так неожиданно прерванное путешествие. Все снова уложили в возки.
22 ноября 1773 года Демидовы возвратились в Санкт-Петербург. Андрейка под диктовку Никиты Акинфиевича записал в «Журнал путешествий»:
«При крещении новорожденного восприемниками сделали честь быть его сиятельство граф Алексей Григорьевич Орлов и ее сиятельство графиня Елизавета Ивановна Орлова ж; окончив тем счастливо свое путешествие по иностранным государствам, привезли в отечество, к великому удовольствию Никиты Акинфиевича, дочь и сына».
Последний по представлению отца, по примеру прочих дворян, находясь еще в пеленках, был записан капралом в лейб-гвардии Преображенский полк, полковником которого числилась государыня.
В большом демидовском доме, строенном еще дедом, вновь закипела жизнь. Андрейка и Аннушка поселились вместе с дворней. Еще задолго до света для обоих начиналась трудовая жизнь.
После долгого странствования все в Петербурге Андрейке казалось серым и холодным, еще горше стала жизнь в барском доме. «Как-то там старуха-мать, — с затаенной грустью думал Андрейка. — Что она скажет, когда увидит Аннушку?»
От дворовых дознался он, что мать с обозом добралась с Каменного Пояса до Москвы, и Демидов записал ее в холопки. Ныне старая Кондратьевна работала птичницей на барском дворе.
В один из мартовских дней Демидова пригласили во дворец. Он обрадовался и с утра стал обряжаться к
Демидов добрых полчаса вертелся перед зеркалом, оглядывая себя с ног до головы, и восхищался собою. Величественный, в высоком волнистом парике, сияющий, он вошел на половину к Александре Евтихиевне.
— Глянь-ко, Сашенька, как ныне я выгляжу? — похвастался он перед женой.
Она ничуть не изумилась. Улыбнувшись мужу усталой улыбкой, супруга сказала:
— Сверканья много; ты бы, Никитушка камней поубавил.
— Что ты! Что ты! — замахал на нее Демидов. — Разве же то допустимо? Чем Демидовы хуже Шуваловых? Затмить я их хочу.
Государыня приняла Никиту Акинфиевича в маленьком рабочем кабинете. С трепетом переступил Никита порог и низко склонил голову. Екатерина сидела за письменным столом, одетая в платье лилового шелка; никаких украшений на царице не было.
— Здравствуй, Демидов. — Государыня легким наклонением головы приветствовала Никиту и милостиво протянула ему руку. Заводчик еще раз почтительно склонился и поцеловал полную белую руку государыни. На одну секунду он почувствовал, что эта рука отвечает ему легким пожатием.
Подняв глаза на государыню, Никита оробело заметил: у нее не хватало переднего зуба, оттого голос был несколько шепеляв. Окна кабинета выходили на Неву, и серый свет мартовского неуютного дня заползал в них, кладя на все свой холодный отпечаток.
— Звала я тебя, Демидов, по делу! — Государыня снова пристально поглядела на Никиту и, как бы колеблясь, продолжала: — Известно тебе, сколь в большие убытки входим мы, ведя войну с турками? А меж тем нам потребно все больше и больше пушек и ядер…
Никита затаив дыхание слушал: государыня встала и подошла к огромному окну. Не глядя на Демидова, она сказала:
— Демидыч, можешь ли ты в долг поставлять государству сии припасы?
Никита на мгновение прикрыл глаза: ласковое обращение к нему государыни окончательно пленило его. Заводчик низко поклонился:
— Могу, государыня, год либо полтора!
Царица сразу оживилась и льстиво сказала:
— Я так и знала, что ты выручишь меня.
— Мы все служим тебе, матушка, и отчизне нашей.
Он улыбнулся, но в улыбке проскользнула горечь. Государыня протянула ему руку и ласково добавила:
— Спасибо тебе, Демидыч, за услугу. Прошу со мною откушать…
В два часа Демидова вместе с другими пригласили к Царскому столу в бриллиантовую комнату. Тут были и Безбородко, и граф Шувалов, и Дашкова, граф Строганов. Стол был круглый. Кушанья уже стояли на столе и были покрыты крышками. Все с нетерпением ждали выхода государыни. Никита зорко наблюдал за придворными, — как бы не ошибиться в чем. Между тем шепот смолк. И совершенно неожиданно распахнулись двери; высокий, представительный камердинер государыни Зотов, встав на пороге, закричал: