Наследство Карны
Шрифт:
— Трудно себе это представить.
— Тогда почему не передать его Юхану, если он захочет?
— Об этом ему придется поговорить с Карной, когда она достигнет совершеннолетия, — сухо ответил Вениамин.
— Ты не сердишься, что я заговорила об этом?
— Нет, но я устал от всех ссор.
— Мы едем в Рейнснес на Иванов день, как раз чтобы уладить ссору!
— Я бы хотел поехать туда только с тобой. Ты и я!
— Ты серьезно?
— Да.
Она отложила щетку и подошла к кровати.
—
Он засмеялся и стянул с себя рубашку. И сразу почувствовал, как налился тяжелым желанием. Добрым тяжелым желанием.
Глава 17
Юхан увидел лодку задолго до того, как она подошла к берегу, и успел встретить ее у воды.
— Ты ловко управляешься с парусом, — с восхищением сказал он.
— С парусом — как с любовью. Стоит один раз испытать, что значит идти под парусом, и уже никогда этого не забудешь.
Она спрыгнула на берег.
Они вместе подложили под лодку катки. Не каждый день в Рейнснес приходили лодки.
— Ты одна?
— Ты дал понять, что хочешь этого.
Она расправила плечи, уперлась руками в бока и запрокинула голову назад. Словно показывая себя.
Платок упал на плечи. Темные волосы с сединой шевелились вокруг лица.
Он тоже выпрямился и смотрел на нее. Словно не понял значения ее слов и потому ждал объяснений.
— Я вижу, ветер был попутный. — Он засмеялся.
— Да, и не слабый. Но у меня устала спина. — Она снова расправила плечи.
— Чем ты тут занимаешься? — спросила она, поднимаясь к дому. Они вместе несли ее плетеную корзину.
— Читал. Писал.
Она удовлетворилась ответом и больше не спрашивала. На полпути она остановилась. Выглянуло солнце. Она подняла к солнцу лицо и закрыла глаза.
— А как жизнь в твоем монастыре? Все в порядке?
— По-разному. — Он засмеялся.
Трава в том году выросла небывалая. Арендатор жил в своей усадьбе дальше в проливе. Хлев стоял пустой, и до сенокоса было еще далеко. Во время сенокоса приезжие косцы жили в доме для работников. Зимой сено увозили отсюда на санях.
Дина сказала, что любила осенью подниматься на сеновал и прыгать в сено. В последний раз она прыгала в прошлом году вместе с Карной. Конечно, теперь, как и раньше, это не разрешалось. Они с Карной возвращались домой, давясь от смеха. И не отвечали, когда у них спрашивали, где они были. Их тайна пахла высушенным на солнце сеном.
Они остановились посреди двора и огляделись. Юхан улыбался, Дина была серьезна. На обоих действовала царившая здесь заброшенность. Причалы с пакгаузами на берегу, жилой дом, хлев, другие дома, маленькие и побольше. Аллея, одичавший сад.
— Что ты почувствовал, вернувшись сюда?
— Радость. Все покрашено, образцовый порядок. Я нашел косу, оселок и выкосил траву вокруг дома. В Рейнснесе я никогда не косил, а вот в Америке…
Узкая выкошенная полоска окружала дом и спускалась к берегу. Посыпанная гравием дорожка заросла травой.
— Я так и не научился ходить под парусом, — вдруг сказал он.
— Это незабываемое чувство свободы! Повелевать ветром! Но плавать в ненастье я не решаюсь.
— А ты пробовала? — спросил он.
— Даже не знаю, что тебе сказать. — Она быстро взглянула на него.
— Не слишком ли накладно держать Рейнснес в таком порядке, если тут никто не живет? — спросил он, когда они вошли в дом.
— Нет, ведь я приезжаю сюда.
Комнаты казались пустыми. Им не хватало чада, запаха пищи и сигар. Запаха людей. В кухне тоже царила пустота. Хотя Юхан обосновался именно в ней. Он принес туда удобное кресло из гостиной и поставил его у плиты.
Маленькой чугунной печке, которая топилась хворостом и щепками, было не под силу вернуть дому жилой дух. Полки пахли зеленым мылом, шкафы с бельем наверху в коридоре — лавандой и шариками от моли. В залу Юхан старался не заходить. Там обитало слишком много призраков.
Они с Диной, словно прислуга, пили кофе за кухонным столом.
— Здесь, в Рейнснесе, мы все мертвые, — сказал Дина, обводя глазами кухню.
Он поднял на нее глаза, но промолчал. Они вообще почти не разговаривали. Она прошла по всем комнатам. Все осмотрела, не выдавая своих мыслей и чувств. Он держался поодаль. Потом позвал ее пить кофе.
Дина подняла голову и прислушалась. Среди криков чаек различила крик кулика-сороки. Казалось, кто-то угрожает его недавно вылупившимся птенцам. Потом она отрезала кусок вяленой оленины и протянула ему через стол на кончике ножа. Он взял оленину. Свой кусок она положила в кофе.
— У кого ты этому научилась? — спросил он.
— У Стине.
— Ты и в Берлине так делала?
— Нет. В каждом месте свои обычаи.
Юхан равнодушно жевал темное жесткое мясо.
— Тебе не нравится?
— Не очень.
— А зачем же ты его ешь?
Он перестал жевать. Потом зажевал снова.
— Потому что его мне дала ты.
Она встала, взяла ключи от погреба и подняла западню.
— Что тебе там нужно?
— Хочу посмотреть, не осталось ли там вина.
— Давай я посмотрю!
— Нет, я хочу сама!
Он слушал, как она возится в темноте. Потом решил, что прошло уже достаточно времени, глянул вниз и окликнул ее. Она не ответила, и он спустился в погреб.