Наследство последнего императора
Шрифт:
– Можете взять с собой кого-нибудь из своих. Сколько хотите.
– Не надо, товарищ комиссар, – отказался Бусяцкий. – Ни к чему. Я сам. Через десять минут я вернусь. Или раньше. Если не вернусь – атакуйте. Теперь разрешите?
Из тарантасов вышли Николай и Александра. Сошла на землю и Мария и о чем-то заговорила с солдатами. Бойцы проверяли оружие, затягивали подпруги седел.
Время потекло необычайно медленно, каждая секунда казалась часом. Прошло, казалось, уже полдня, но Бусяцкий не возвращался. Однако на самом деле уже через шесть минут из Иевлева выехал всадник. Грязь высоко взлетала из-под копыт. Когда
– Бусяцкий…
– Докладываю, товарищ комиссар, – не сходя с коня, сказал Бусяцкий. – Ушел Заславский. Со всем отрядом. Звал и меня.
– Куда ушел?
– Напрямки в Катькин [100] , – ответил Бусяцкий. – Сказал, здесь ему больше нечего делать.
– Перехватим гада, комиссар? – спросил Чудинов.
Тот отрицательно покачал головой.
– Без толку. С нашим багажом не догоним. И задерживать Романовых нежелательно. Ну, а вы-то почему вернулись? – спросил он у Бусяцкого.
100
Екатеринбург (местн. жарг.).
– Все мои здесь, – ответил Бусяцкий. И тихо добавил: – Костя, он будет тебя ждать в Катькине. Тебе с твоими пассажирами не пробиться.
– Хорошо… Спасибо тебе, товарищ Бусяцкий! – с чувством сказал комиссар. – Ты только что выдержал очень тяжелый и сложный бой. И победил, не пролив ни капли крови. Займи свое место в строю.
К вечеру они вышли на берег Тюмени. Лед, счастью, еще не был взломан, но по нему шла вода. Лошади топтались и выходить на лед отказывались. Пришлось спешиваться и тащить их в воду, держа под уздцы.
Местами вода доходила лошадям до брюха, переливалась через сиденья тарантасов. И все-таки на противоположный берег удалось выйти без происшествий.
В город вошли поздно ночью. С трудом отыскали дорогу к вокзалу.
– Не Тюмень, а темень! – каждый раз заявлял матрос Гончарюк, когда они в очередной раз сворачивали не на ту улицу. – Но мы еще темнее! – еще с большим оптимизмом добавил он, разглядев на фоне темного неба бронепоезд, который стоял у перрона под парами.
Через час к бронепоезду были прицеплены два спальных пульмана. Проверив, как разместились Романовы, Яковлев в последний раз осмотрел их вагон и, уже уходя, столкнулся с Александрой.
– Господин комиссар! Василий Васильевич, – проникновенно произнесла она. – Мы вам бесконечно плагодарны! – машинально она протянула ему руку для поцелуя. Яковлев сделал вид, что не понял ее. Александра густо покраснела – хорошо еще, что в вагонном коридоре было темно – и сделала вид, будто протянула руку исключительно для того, чтобы поправить рюшевую оборку на рукаве своего серого походного платья.
– Я делаю свою работу, Ваше величество, – с достоинством поклонился комиссар.
– Я с вами не сокласна! – возразила Александра. – Мы все витим. И о многом хотим и можем догадываться… Мы знаем, что вы спасали нас. Sie haben uns gerettet! Vielen, vielen dank! Unendlicn [101] ! – горячо заверила
101
Вы спасли нас. Огромное спасибо (нем.).
– Doch nichts besonderes, Eure Majestet! – спокойно ответил комиссар. – Die einfache Pflicht eines Offiziers [102] .
– Ah! – всхлипнула Александра и глубоко вздохнула.
– Я могу идти? – спросил комиссар Яковлев.
Она кивнула.
Он уже сделал шаг, как вдруг раздался звонкий голос:
– Товарищ комиссар! – из-за спины Александры показалась Мария.
Она улыбалась во весь рот, в прищуренных глазах ее плясали бесенята.
– Можно, я буду называть вас «товарищ комиссар»?
102
Ничего особенного, Ваше величество: долг офицера.
– Как будет угодно Вашему высочеству, – улыбнулся комиссар.
– После того, что произошло, вернее, после того, чего чуть не произошло, вы лично для меня – товарищ! Мы всё знаем. И не вздумайте отпираться! – погрозила она ему пальчиком.
– И не посмею, Ваше высочество! – заверил ее комиссар. – Я могу идти?
– Можете, – с важным видом разрешила она.
Он двинулся к выходу.
– Нет, нет! – неожиданно воскликнула Мария и схватила его за руку. – Я передумала. Вы не можете идти!
– Вы не разрешаете? Отчего же?
– Не разрешаю! – подтвердила она. – Я вам не разрешаю идти одному. Одного я вас не отпущу! Я беспокоюсь за вас. Там, на вокзале, очень темно – вы, наверное, не подозреваете! И страшно. Поэтому я просто обязана позаботиться о вашей безопасности. Теперь моя очередь!
– И как же вы намерены позаботиться о моей безопасности? – учтиво поинтересовался комиссар Яковлев.
– Провожу вас на телеграф! Только тогда я буду спокойна, если буду знать наверное, что с вами ничего плохого не произошло.
– В самом деле? – удивился комиссар. – Душевно вам признателен. Но уверяю вас, Мария Николаевна, со мной ничего плохого не произойдет. Я уже взрослый. Теперь я могу идти?
– Нет! – воскликнула Мария. – Нельзя.
– Ваше высочество, у меня неотложные… – начал он.
Мария его перебила.
– Товарищ комиссар! Товарищ Яковлев, – она снова взяла его за руку и крепко сжала. – Василий Васильевич! Прошу вас, миленький: я хочу послать телеграмму сестрам и брату. Ведь они волнуются. Возьмите меня с собой!
Он заколебался.
– Ведь возьмете? Правда, возьмете? Я ведь все вижу – вы очень хотите меня взять с собой! Но не решаетесь: боитесь, что я сбегу отсюда в Шанхай.
– А почему в Шанхай? – удивился комиссар Яковлев.
– Ну – в Калькутту! Вам не все ли равно?
Яковлев открыто и от души рассмеялся: невозможно было устоять перед ее обаянием.
Внешне Мария была настоящей русской красавицей – никто бы не подумал, что мать у нее немка, а отец – наполовину датчанин, на четверть немец и еще непонятно кто и лишь на одну восьмую русский. Однажды кто-то из местных, которые постоянно топтались около губернаторского дома, чтобы посмотреть на бывших самодержцев, отметил: