Наследство последнего императора
Шрифт:
– Исключаю, – заявил Яковлев. – У Ленина есть свои недостатки и даже странности. Но интриганом и двурушником он никогда не был. Да ты знаешь его получше, чем я. Если бы задача изменилась, он просто дал бы мне приказ. И все. Была бы личная его телеграмма. И никто, кроме него самого, не имеет права отменить мой мандат.
– Да… Наверное, я рассуждаю как самый настоящий бюрократ, – усмехнулся Косарев. – Уже видишь, брат, научился… Еще власть не успели взять, как следует, а бюрократизм уже в кровь пошел…
– Иногда он бывает полезен. Но в меру, – произнес Яковлев. – Все-таки прикажи вызвать лично председателя совнаркома.
– Попробую.
Получасовые
– Ну, правильно, – произнес Косарев. – Там сейчас, – он посмотрел на свои часы, – семь утра. – Давай попробуем Свердлова.
Четверть часа прошли в тихом напряжении. Косарев выкурил две папиросы, Яковлев тоже попросил у него одну: трубку свою он оставил в поезде.
И тут телеграфист радостно ответил:
– Есть Москва! Товарищ Свердлов лично!
Косарев радостно заулыбался:
– Хорошо, что советская власть у нас работает так самоотверженно!
Комиссар Яковлев вздохнул с облегчением и, аккуратно обдумывая каждое слово, медленно продиктовал:
«Товарищ Свердлов! Требуется немедленное ваше вмешательство. По приказу председателя Белобородова я остановлен в Омске вооруженными силами Совета. Дальше пути нет. Белобородов потребовал моего ареста и захвата багажа. Прошу немедленно отменить его возмутительные приказы. Яковлев».
Застрекотала ответная лента.
«Комиссару Яковлеву Свердлов в Омск – чрезвычайно срочно. Только что вместе с товарищем Лениным вели многочасовые переговоры с Екатеринбургом. Все решено нормально. Выполнять указания, учитывать телеграмму мою в Уралсовет, читай ее копию. Свердлов».
И дальше без остановки телеграфист принял большой кусок текста:
Екатеринбург, облсовет, комитет партии
Товарищи! Только окончательно решили с т. Лениным. Все, что делается сейчас Яковлевым, является прямым выполнением данного мною приказа и постановления совнаркома. Подробности сообщу специальным курьером. Никаких распоряжений относительно Яковлева не делайте. Он действует теперь согласно полученного от меня сегодня в 4 часа утра указания. Ничего абсолютно не предпринимайте без нашего согласия. Яковлеву полное доверие. Еще раз никакого вмешательства. Свердлов.
Яковлеву: Сообщи, как понял. Свердлов.
– Передайте, – приказал Яковлев. – «Вас понял правильно. Продолжать путь на Симский округ. Прошу подтвердить».
Ответ Свердлова поразил его.
«Яковлеву. Немедленно двигаться обратно в Тюмень. С уральцами обо всем договорились принять меры, дали гарантии, передай груз в Тюмени представителю областкома уральского. Так необходимо. Поезжай сам вместе. Оказывай полное содействие представителю. Задачи прежние. Свердлов».
Яковлев перечитал телеграмму дважды.
– Знаешь, Володя, – он вздохнул, – или я чего-то не понимаю, или… Прочти!
Косарев прочел и весело сказал:
– Все ясно! Вот теперь – действительно все ясно! И, по-моему, все решилось
– Именно поэтому! – подтвердил Яковлев.
– Но теперь они пропустят?
Косарев не скрывал облегчения.
– Ну, что ты молчишь? А? Константин! – он слегка толкнул его в плечо. – Да ты никак уснул!
Яковлев посмотрел на него невидящим взглядом, потом жестко произнес:
– Не пропустят, черт возьми! Не пропустят! Смотри, что он пишет: «Передай груз»! Передай! Все!
Он помолчал и тихо сказал:
– Мне нужен Ленин. Мне очень нужен Ленин… Но, боюсь, уже все бесполезно. У меня нет времени. Они меня опережают.
Зазвонил телефон, трубку снял начальник вокзала.
– Это вас! – сказал он Косареву.
Тот взял трубку.
– Да, я… Кто, Голощекин? Да пошли его к такой матери! – крикнул Косарев. – Пусть сидит и не гавкает! Тоже мне – еще один Верховный правитель нашелся! Мало нам Колчака! Передай ему, что комиссар Яковлев здесь… вот сидит напротив меня… И разговаривает с товарищем Свердловым по телеграфу. Понял? Вот, что ему Свердлов скажет окончательно, то и будет. Ты-то на меня не серчай, это я так, сгоряча… А Шайке передай: как Москва прикажет, так я и поступлю! И пускай не сует свой шнобель [120] в каждую задницу! Будь здоров! – и бросил трубку.
120
Schnobel – нос, клюв (идиш).
Настроение у него явно испортилось. Косарев угрюмо пояснил:
– Мой председатель чека… Ему, видишь, Голощекин приказывает немедленно тебя арестовать, как изменника революции, не выполняющего приказа председателя ВЦИК Свердлова!.. А? Еще один Наполеон Бонапарт на нашу голову!
– Тебе не следует так с ним, – тихо произнес Яковлев.
– С моим чекистом?
– Нет, с Голощекиным. Он не зря себя так уверенно ведет.
– О чем ты, Константин! – возмутился Косарев. – Я тебя не узнаю! Голощекина испугался? Добро бы моему председателю приказал прямой начальник – Лукоянов, а то ведь этот…
Комиссар Яковлев снова покачал головой.
– Мы с тобой в другой обстановке. Одно дело – боевое задание. Другое – попасть в систему, в машину. Власть, Владимир, это машина, бездушная, жестокая и беспощадная. И твое положение, и твоя жизнь могут зависеть не от твоего ума и личных качеств. А от того, какое колесо этой машины тобой распоряжается, тобой вращает… И от того, кто имеет право одни колеса и шестеренки вставлять, а другие выбрасывать в мусор.
Косарев от удивления даже откинулся на спинку стула.
– Костя! Не узнаю тебя! Что за тон?
– А чем не нравится тебе мой тон?
– Пораженческий он, Костя, пораженческий! – заявил Косарев. – Я вижу перед собой не железного Костю Мячина, которого ни пуля жандармская, ни шашка не берет, а…
– Ты, друг мой Владимир, видишь перед собой проигравшего человека, – тихо ответил Яковлев. – И обиднее всего то, что дело, которое мне было поручено и с которым я не сумел справиться, для меня лично… ты ведь знаешь, что для меня лично важнее?
– Конечно, знаю! – засмеялся Косарев. – Для тебя важнее всего – быть молодцом! Быть на коне! Быть впереди всех и не кланяться выстрелам врагов! Разве не так? Я всегда-то считал, что хорошо тебя знаю!..