Наследство последнего императора
Шрифт:
Он взял каравай, отломил кусок, подумал и протянул Труппу:
– Алоизий Егорович! Ваш!
– О, нет, ваше величество, – запротестовал Трупп. – Нет…
– Что значит «нет»? – рассердился Николай. – Не смейте мне перечить! Кто у нас тут бывший император? Вы или я?
– Конечно, конечно, ваше величество, – испуганно проговорил Трупп. – Разве кто сомневается?
Следующий кусок Николай отдал Боткину, потом Демидовой, потом Чемодурову. Мария свою долю получила последней.
– Не знаю, как кто, – заявила она, отламывая от куска и запивая его таким же черным чаем, который ей налили в пивную братину, – но более вкусного хлеба я никогда еще за свою жизнь не пробовала!
– А вот мне давеча повезло! – заявил Николай. – Я попробовал еще лучший. При очень секретных
Он подмигнул Боткину. Доктор улыбнулся в бороду и едва заметно кивнул.
– Что за тайны? Какие секреты? Расскажите немедленно! – потребовала Мария. – Вы тоже участвовали? – повернулась она к Боткину.
Тот слегка смутился и пожал плечами.
– Мама! Нюта! – возмутилась Мария. – Смотрите! Они составили заговор! У них тайны! Парижские. Вернее, Тобольские! Уральские!
– Нет, Мария Николаевна, – возразил Боткин. Тут ничего тайного нет.
– Так расскажите!
– И ничего интересного, поверьте.
– А вот вы сначала расскажите, а потом мы решим – интересно или нет! – заявила Мария.
– Гм… Может, его величество пожелает?..
– Папа! – потребовала Мария. – Общественность ждет с нетерпением!
Николай оставил кружку в сторону, обвел общественность долгим взглядом и печально вздохнул.
– Ну что ж, видно, придется признаваться… Давеча ночью так проголодался – никакого спасу! А никого нет. Все спят. Смотрю – дверь в купе Евгения Сергеевича открыта. Я заглядываю – лежит Евгений Сергеевич на боку, храповицкого на всю ивановскую задает и прижимает к себе обеими руками – крепко так прижимает, надежно – знаете что?
– Окорок! – заявила Мария.
– Ошибка.
– Сковородку с яичницей!
– Он прижимает к себе… бутерброд с маслом! Представляете?
– Ах, батюшки! – воскликнула Мария. – Прямо к сюртуку!
– К сюртуку, – подтвердил Николай.
– Это правда, Евгений Сергеевич?
Боткин поднял брови и хмыкнул.
– И что дальше? – потребовала Мария. – Какой стороной он к себе прижимал бутерброд? Маслом?
– Конечно, не маслом! – возразил Николай. – Разве Евгений Сергеевич себе мог бы позволить такую… м-м-м… роскошь? Нет, масло было наружу… И что же я делаю? Ложусь на пол… и по-пластунски, ползком, как опытный разведчик – а ведь вы все знаете, что я очень опытный разведчик! – подползаю к Евгению Сергеевичу… Совсем неслышно… как индеец Чингачгук и… – он выдержал паузу: в комнате стояла тишина. – И аккуратно так… осторожно!.. начинаю вытаскивать бутерброд у Евгения Сергеевича из рук… – он снова замолчал.
– И что? – не вытерпела Мария. – И что дальше?
– А он не отпускает!
– Ах! Ох! Он отпускает! Евгений Сергеевич! Так крепко держали?!
Тот беспомощно развел руками – что еще сказать?
– Представляете? Так-то вот, – грустно пожаловался Николай. – Так что мне делать? И только я пальцем снял с хлеба немного масла, как в этот момент, внезапно…
Внезапно отворилась дверь. На пороге стояли Авдеев и двое солдат. Они были встречены таким взрывом смеха, что Авдеев обескуражено остановился.
– Прекратить! Тишина! – крикнул он, махнув рукой. – Что такое? В чем дело? Почему шум? Беспорядок?
– Это все вы! Все из-за вас! – заявила Мария.
– Как? Что-то я тебя, барышня, не понял!..
– Просто вы, глубокоуважаемый гражданин красный комендант, так хорошо подняли нам настроение при встрече, что мы никак остановиться не можем, – с невинной улыбкой сообщила Мария.
Авдеев насторожился, но потом решил не ввязываться: он уже понял, что эта царская дочка остра на язык и с ней лучше в перепалки не вступать.
– Все! – скомандовал он. – День окончен. Отбой! Уже десять часов. Теперь всегда так будет – в десять часов проверка, отбой и спать!
– Но ведь на самом деле еще рано, – попытался запротестовать Николай. – Ведь еще свет на дворе.
– Комендант дважды приказы не повторяет! – угрюмо сказал Авдеев. – Тут вам не Зимний дворец.
Мария всплеснула руками.
– Ой! Какая я вам благодарная! Какое вам спасибочко большое! – поклонилась она в пояс. – А то я уже целых три часа всех уговариваю спать
Авдеев подозрительно посмотрел на нее, но промолчал. Постоял, попыхтел и, не сказав ни слова, ушел.
– Ну, Машка! – покачал головой Николай. – Конечно, хорошо, чтобы мизерабли не радовались, надеясь, что испортили нам настроение! Но, – погрозил он пальцем, – поосторожнее. У этой публики нет чувства юмора.
– Я тебя очень люблю, папочка! – Мария поцеловала его в щеку. – Но сознайся, неужели ты все масло слизал с бутерброда Евгения Сергеевича, а он ничего не заметил?
– Сознаюсь!.. – виновато вздохнул Николай. – Тут правду не скроешь.
Екатеринбург 17 мая 1918 г.
От в. кн. Марии Романовой – З. С. Толстой
Дорогая моя! Поздравляю Вас со светлым праздником. Извиняюсь, что так поздно, но мы как раз уехали перед праздниками. Это было для нас очень неожиданно. Алексей был как раз болен, так что сестрам пришлось остаться с ним. Они должны к нам скоро приехать. Скажите Рите (Хитрово), что не очень давно мы видели маленькую Седюшу [127] . Сегодня три недели, как мы выехали из Тобольска. Так грустно без других, в особенности, теперь, и на праздниках. Устроились мы пока хорошо. Домик маленький, но чистый, жаль, что в городе, потом сад очень маленький. Когда придут другие, не знаю, как мы устроимся, комнат не очень много. Я живу с Папой и Мамой в одной, где и проводим почти целый день. Только что выходили в сад, погода серая и идет дождь. А в дороге погода была чудная. До Тюмени 260 верст ехали на лошадях. Дорога была ужасная, трясло ужас как. Бумага, в которой были завернуты вещи, местами протерлась. Табак высыпался из папирос. Но как ни странно, ничего стеклянного не разбилось. У нас были с собой лекарства [128] и это доехало благополучно. Ехали мы два дня, ночевали в деревне. Через Иртыш проехали на лошадях, а через Туру пешком и несколько сажень до берега – на пароме. Мама перенесла эту дорогу удивительно хорошо, но теперь, конечно, чувствует усталость и почти каждый день болит голова. С нами приехал доктор Боткин, у него бедного в дороге сделались колики в почках, он очень страдал.
127
Штаб-ротмистр Седов.
128
Драгоценности.
Мы остановились в деревне, там его положили в избу, он отдохнул и поехал с нами дальше. К счастью, боли не повторились.
Крепко целую Вас, Риту и детей. Желаю Вам всего хорошего. Храни Вас Господь. Ужасно было грустно, что нам ни разу не удалось быть в соборе и приложиться к мощам Св. Иоанна Тобольского.
Твоя М.
22. ВЗЛОМ ГРОБНИЦЫ
ПАВЕЛ Николаевич Петров, человек неопределенного возраста – ему можно было дать одновременно и двадцать пять, и пятьдесят – бросил телефонную трубку на аппарат и шепотом, но от души выругался. Эта ведьма способна любого покойника из гроба поднять, довести до белого каления, снова загнать в гроб и еще молотком заколотить крышку. Сколько денег он на нее извел – на телефонные разговоры – и напрасно. Между тем минута разговора с Канадой – 10 американских долларов. Правда, госкомиссия обещала компенсировать расходы – с прошлого года все обещает, но пока ни копейки не дали. Поэтому, когда ему приносили телефонные счета, он, вглядываясь в очередную сумму, каждый раз приходил к мысли, что наступил конец света.