Наследство последнего императора
Шрифт:
– Скажешь тоже! – не согласилась Татьяна. – Всем известно, что от них все зло у нас сейчас!
Ольга укоризненно посмотрела на сестру.
– Скажи, Татка, а наш дядя, так называемый великий князь Кирилл Владимирович, – жид? Ну? Что молчишь? А ведь он первый изменил присяге! Помнишь, как мы все болели в Царском, в феврале. Он сначала пришел с матросами – вроде нас охранять. А потом бросил, ночью сбежал! А Керенский прислал охрану. Или дядя Джорджи, король английский, он – жид? Однако же отказал в приюте, можно сказать, вышвырнул нас улицу. А дядя Вилли, кайзер? Разве он не мог, когда заключил мир с большевиками, вытребовать
– Да-да! – поддержала старшую сестру Анастасия. – Вспомни, Таточка, кто отца Григория утопил? Кузен наш, Дмитрий. И другой, Иркин [141] муж, Феликс!
– Феликс? Это клевета! – заявила Татьяна. – Мама при мне читала вслух его письмо, где он поклялся, что не убивал отца Григорья! Я своими ушами слышала.
– Вот, Таточка, видишь! – вмешалась Ольга. – Мало того, что он убийца – он же потом сознался и всем хвастал! А сначала нагло врал. Тетя Элла еще потом просила маму не наказывать Феликса. Так что он не только убийца, он еще и клятвопреступник и трус. Что ему сделал отец Григорий?
141
Двоюродная сестра – дочь великой княгини Ксении Александровны.
– Да, – грустно подал голос Алексей, – плохо, что нет отца Григория…
И девочки замолчали, с жалостью глядя на брата. Был бы жив отец Григорий, брат так не мучился бы.
– Там еще третий был среди убийц, – проговорил Алексей. – Пуришкин… Пуришко…
– Пуришкевич! – выпалила Анастасия. – Вот!
– Ну, это уж точно еврей! – заявила Татьяна.
Ольга и Анастасия захохотали, улыбнулся и Алексей.
– Пуришкевич Владимир Митрофанович, – важно сообщил Алексей. – Помещик из Бессарабии, депутат Думы. Жидоед, каких еще поискать надо. А этот… ну, которого я «бомбой» взорвал… как он себя назвал?
– Родионов, – подсказала Анастасия.
– Да, Родионов… Фамилия русская, а сам непонятно кто.
– По-моему, он какой-то жмудин, – предположила Татьяна. – Говор у него какой-то… лифляндский.
– Похоже, – согласился Алексей. – Ну, это братия такая!..
– Какая? – заинтересовалась Анастасия.
– Зверствовать любят, палачи! – заявил Алексей. – Я знаю. Мне полковник Кобылинский рассказывал. Если на фронте немец попадал в лапы латышу, или эстляндцу, или лифляндцу, то старался сделать все, чтобы его, пленного, немедленно застрелили. Потому что жмудины – сразу развлекаться: уши живьем отрезали, потом нос…
– Алексей, прекрати сейчас же! – возмутилась Ольга. – Как ты можешь?
– А я что? – в недоумении спросил Алексей и пожал плечами. – Я ничего. Это они так делали, а не я.
Пришли полковник Кобылинский, доктор Деревенько и воспитатель Жильяр. Их сопровождали Матвеев и Дзеньковский. На лбу полковника светлел свежий пластырь. Доктор был очень недоволен и не скрывал
– Так что же произошло, Евгений Степанович? – спросила Ольга. – Кто был этот субъект? И как она попал сюда? Вы его арестовали?
– Это местный чекистский деятель Родионов, – мрачно пояснил Кобылинский. – Арестовать его нельзя. Должность его – комиссар.
– Сколько же у них комиссаров? – удивилась Ольга.
– Трудно сосчитать, Ольга Николаевна, – усмехнулся полковник. – Но не это важно. Если возникнет столкновение, неизбежна самая настоящая война с местными. Исход легко предвидеть. Поэтому, Ольга Николаевна, я решил, что инцидент нужно обозначить как досадное недоразумение, о чем вам и докладываю. Для общего блага. А вот вы, Алексей Николаевич, – обернулся он к мальчику, – примите мою сердечную благодарность! Теперь можно сказать, мы с вами поучаствовали в небольшом, но настоящем боевом столкновении. И если бы не ваша… – он усмехнулся, – праща…
– Бомба! – уточнил Алексей. – Бомба новейшей и самой секретной конструкции!
Все заулыбались, даже у Жильяра перестали дрожать руки, и он оставил в покое свои усы.
– Секретная бомба, – согласился Кобылинский. – Позвольте считать вас своим боевым товарищем.
Алексей гордо выпрямился.
– Все дело в том, господин полковник, что я воспринимаю ваши слова всерьез!
– А я и не шучу! – возразил Кобылинский.
– В таком случае я, как младший унтер-офицер российской армии, должен по уставу встать во фронт и сказать: «Рад стараться, ваше высокоблагородие!» Но Временное правительство, как мне говорил отец, устав строевой службы отменило. Так что я прошу вас подойти ко мне, чтоб я мог пожать вам руку.
Кобылинский подошел к нему, протягивая руку, и сказал:
– Поверьте, господин младший унтер-офицер! Я жму вашу руку с большим, как никогда, удовольствием и признательностью за вашу храбрость и находчивость, которые вы проявили в боевой схватке с коварным и опасным врагом!
– Рад стараться!
Все рассмеялись, хотя и немного нервно. Напряжение, от которого даже воздух уплотнился и тревожно завибрировал, постепенно таяло. Доктор Деревенько озабоченно осведомился:
– Кто-нибудь еще пострадал, кроме господина Кобылинского?
– Родионов пострадал! – крикнула Анастасия.
В разговор вмешался Дзеньковский.
– То не есть Родионов. Правильне призвище у него – Свикке. Он у себя в Лифляндии бывши царски гендарм.
– Жандарм? – переспросила Ольга.
– Свикке жандарм, – подтвердил Дзеньковский. – Он есть жмудин и вшиско злий. Баришням не надо боятися. Комитет жолнежовый только что решил, что Свикке пускать в дом не будем. Я правильно говорю, товарищ Матвеев?
Рядовой Матвеев удивленно воззрился на поляка:
– Это ты сейчас придумал?
– То есть плохое решение? – в свою очередь спросил Дзеньковский.
– Нет, товарищ, – согласился Матвеев. – Решение верное, и комитет его, конечно, утвердит. И обратился ко всем присутствующим: – Да, можно считать, что солдатский комитет такое решение принял.
Ночью, во втором часу полковник Кобылинский уже был в постели и читал. Это была повесть Николая Щедрина «Господа Головлевы». Книгу ему дал царь.
– Почитайте, Евгений Степанович, не пожалеете. Как верно схвачены типы – удивляешься!