Наследство Уиндемов
Шрифт:
— Но я ничего особенного не сделал, Марк.
— Думай как хочешь, но теперь я у тебя в долгу. Ты не представляешь, что я почувствовал, когда, войдя в холл, увидел ее безжизненно повисшей на твоих руках. Никогда в жизни мне не было так страшно. Нет, это не похоже на случайность. Дукесса прекрасно чувствовала себя в последнее время. Она не могла просто оступиться.
— У тебя есть какие-то подозрения?
Марк стал рассказывать ему о таинственном сокровище, о книге, найденной Дукессой в библиотеке, о том, как кто-то ударил ее и
— Сначала я не хотел верить, что ее мог ударить кто-то из живущих в доме, но теперь все ясно… Тот, кто ударил ее в библиотеке, обнаглел до того, что уже посреди дня столкнул ее с лестницы.
— О Боже, я думал, у тебя теперь все в порядке, ты стал графом, женился, залечил свою рану, и вдруг выясняется, что кто-то хочет убить твою жену.
— Да, именно так. Хочешь бренди, Норт? У моего ублюдка дядюшки, предыдущего графа Чейза, сотри Бог в порошок его душу, остались неплохие запасы. Он покупал только самый лучший французский бренди.
— Марк, этот почтенный джентльмен, твой дворецкий, заламывал руки и чуть не заливался слезами, крича, что Дукесса была беременна. Это правда?
— Да.
— Прекрасно. С этим все в порядке?
— Надеюсь, что да. Доктор осмотрел ее и прописал лишь два дня постельного режима.
— Прими мои поздравления. Со счастливой женитьбой и скорым рождением сына или дочери! Марк усмехнулся.
— Итак, этот кто-то, желавший убить твою жену, надеется стянуть и сокровище? Я правильно понял?
— Не стоит забивать этим голову, у тебя хватает и своих дел, Норт.
— Разумеется. Например, я хотел бы принять ванну перед завтраком и немного отдохнуть. Необходимо набраться сил перед встречей с Вильгельминой. Как думаешь, она не подсыплет отравы в мой суп за то, что я спас Дукессу?
Марк рассмеялся.
— Этого не знает никто. Не могу точно сказать, какова ее роль в происшедшем, но ясно одно — она не очень-то чтит мою жену. — Твою беременную жену, Марк. Это очень важно.
— Проклятие. Довольно, Норт, иди к черту. Тот усмехнулся, но взгляд его был очень серьезным, когда он покидал комнату.
— Марк уверял, что вы очень молчаливы и загадочны, погружены в постоянные раздумья и что с вами опасно иметь дело.
— Вовсе нет, Урсула. По крайней мере, во мне нет ничего загадочного. Это он загадочный и таинственный, как жаба в пруду посреди лилий.
— О, какое романтическое сравнение. Вы всегда так находчивы, сэр?
— Возможно. Видишь ли, Урсула, я просто немного грустный и не очень умный парень, любящий мрачные шутки. Вильгельмина вдруг громко заявила на весь стол:
— Джентльмены, в особенности благородные, Урсула, находят особый шик в том, чтобы казаться мрачными и раздражительными в глазах юных леди. Они считают, что грубость делает их более романтичными.
— Но, мама,
— Да, последнее — это уже предел наглости и настоящий вызов окружающим. Весьма достойно мужчины, не так ли? — Вильгельмина снова вернулась к своей ветчине, тщательно приправляя каждый ломтик абрикосовым желе.
Тревор рассмеялся.
— Поздравляю, милорд, вы положены на обе лопатки американской колонисткой.
— Можете называть меня просто Норт. Если я позволяю это Марку, то почему бы не оказать такую же любезность и его кузену?
Тревор кивнул, поднимая бокал с вином:
— Марк, как глава американской ветви семейства Уиндемов, я принял решение выехать из Чейза в пятницу. Да, дружище, всего каких-то четыре дня, и ты будешь свободен. Тебе останется избавиться лишь от Норта, чтобы без всяких помех наслаждаться обществом своей Дукессы.
— О нет! — вскрикнула тетушка Гвент. — Вилли, ты даже не предупредила меня, что собираешься уехать так скоро.
— Я не знала. Если бы она умерла, то я бы, пожалуй, осталась.
— Боже, что ты говоришь, мама?
— Моя дорогая девочка, я лишь сказала, что мы бы остались, если бы она не ревновала к нам Марка. Норт застыл с полуоткрытым ртом.
— Нет, это совершенно изумительно, почище отравления, — сказал он.
— Вы, кажется, претендовали на отстраненность и задумчивость! Не лучше ли вам продолжать в том же духе?
— Слушаюсь, мэм, — сказал Норт, возвращаясь к грушам, посыпанным корицей.
— Но, Вилли, ты не должна уезжать теперь, — вмешалась тетушка Гвент. — В Лондоне нет ничего хорошего летом.
— Дорогая тетя Гвент, — сказал Марк, улыбаясь ей. — Вы никогда не выезжали дальше Йорка. Лондон прекрасен в любое время года.
— Но, Марк, летом в Лондоне слишком пыльно и жарко. И там так мало зелени… Нет, я не хочу, чтобы они сейчас уезжали. Что скажешь, Тревор?
— Ах, тетя Гвент, нам действительно пора. Все эти детские игры с наследством Уиндемов просто смешны. Кроме того, если какое-то сокровище и существует, оно принадлежит" Марку. Нас это не касается.
— Тревор!
— Успокойся, мама. Мы еще не совсем бедняки и можем поправить свое состояние. Я думаю, почему бы нам не женить Джеймса на богатой английской невесте? Как ты смотришь на это, брат?
Джеймс выглядел совсем растерянным.
— Женить, меня? Боже, Тревор, мне всего двадцать лет! Мне еще надо время, чтобы осмотреться.., для…
— Кутежей и диких выходок, — прервал его Тревор. — Я тоже не досыта вкусил свободной жизни, прежде чем был брошен на супружескую наковальню в двадцать два. Марк переводил глаза с одного брата на другого. Казалось, они оба получали удовольствие от столь раскованной беседы, однако Джеймс все же заметил:
— О Боже, но ты же хотел Хелен, Тревор! Ты бегал за ней как комнатный щенок, она олицетворяла все, о чем ты только мог мечтать.