Наследство Валентины
Шрифт:
Девушка испытала невероятное облегчение, когда Дачесс поднялась и увела дам в комнату Зеленых Квадратов. Несмотря на то, что Дачесс представила Джесси как приехавшую из колоний приятельницу, все были вежливы, но сдержанны. Джесси подчеркивала акцент изо всех сил, но не могла сказать, заинтересовались ли дамы или просто его не слышат. Через минуту в комнату вошли джентльмены, и оркестр начал настраивать инструменты.
Во время первого вальса Джесси сидела рядом с женой помощника священника, потихоньку отбивая ногой такт. Второй вальс она танцевала с Маркусом, и он поднял ее в
– Хорошенько позаботьтесь о ней, Хок. Она танцует третий раз в жизни.
– Значит, новичок, – кивнул граф, наградив Джесси ослепительной улыбкой.
Он танцевал куда энергичнее Маркуса и так закружил Джесси, что та задыхалась и смеялась одновременно. Когда музыка стихла, она едва нашла в себе силы заметить:
– Граф предупредил меня насчет неуклюжих болванов и распутников, но ничего не сказал относительно вулканов, милорд.
– Вечно он забывает, – посетовал Филип Хоксбери. – Вы прекрасно танцевали, Джесси.
Позже она прокралась наверх с мороженым для Энтони. Мальчик сидел на верхней площадке лестницы, готовый скрыться в одной из ниш, каждый раз когда леди поднимались в дамскую комнату. Увидев Джесси, он удивился:
– Вы кажетесь совсем другой, Джесси. Лицо почему-то очень красное.
– Это потому, что из-за твоего папы я с ног валюсь. Не пропускает ни одного танца. Баджер прислал тебе мороженое и велел передать, что ты уже съел не меньше пяти порций и больше не получишь.
– Странно, что Баджер не смог сосчитать как следует, – недоуменно пожал плечами Энтони. – Говоря по правде, я съел пять порций, это шестая. Не понимаю, как это он ошибся, – такого раньше не случалось.
Когда Джесси вышла из спальни, Энтони увлеченно облизывал пальцы.
– Какой чудесный вечер, – заметила она. – И все так добры ко мне.
– Пусть только попробуют не быть добрыми – мама и папа прибьют их гвоздями к стене!
Девушка невольно улыбнулась.
– Мне пора возвращаться. А тебе – идти в постель.
– Еще рано. Спирс дал мне сегодня лишних полчаса. И велел пристально наблюдать за джентльменами и запоминать все, что они сказали или сделали такого, что, по моему мнению, неверно или плохо. Завтра утром я должен это перечислить.
– Думаешь, твой папа тоже попадет в этот список?
– Я спросил Спирса, а он ответил, что папа – единственный такой на свете и служит исключением из любого списка.
Джесси поцеловала его на ночь и начала спускаться вниз. В этот миг послышался стук дверного молотка, и Самсон, великолепный в своем черном фраке, открыл дверь. На пороге стоял Джеймс. Черный плащ развевался на холодном ветру. Голова была непокрыта.
– Наконец-то вы прибыли, мастер Джеймс! – обрадовался Самсон.
– Проклятая соплячка тут, Самсон?
– Кого вы имеете в виду, мастер Джеймс?
– Вы прекрасно понимаете, кого! Она здесь, не так ли?
– Естественно, здесь. Где еще ей быть?
Джеймс поднял глаза и увидел Джесси, но тут же перевел взгляд на Самсона.
– Дачесс и Маркус дают бал?
– Да, но ваше присутствие никого не стеснит. Вас ожидают. Мистер Баджер,
– Скажите мне, что с ней все в порядке, Самсон.
– Джеймс, – вмешалась Джесси.
Он посмотрел на нее, покачал головой и отвернулся.
– Где она, черт возьми?!
– Джеймс!
На этот раз Джеймс шагнул к ней и присмотрелся повнимательнее:
– Джесси?
– Да.
– Ты не Джесси. Ничего общего с Джесси, кроме разве голоса. Что ты сделала с Джесси?
Джесси, не видя иного выхода, начала медленно спускаться, боясь, что запутается в подоле и сломает шею. На самом деле ей хотелось бежать. Броситься ему на шею, прижаться покрепче и никогда больше не выпускать, даже ради ужина мистера Баджера.
Она добралась до нижней ступеньки. Джеймс направился к ней и неожиданно остановился в трех футах, не сводя с нее взгляда.
– Здравствуйте, Джеймс. Не ожидала вас увидеть.
Джеймс несколько бесконечно долгих минут молча смотрел на нее.
– Господи, просто глазам не верю! Что ты с собой сделала?! О, знаю. Мэгги за тебя взялась.
– Да, – подтвердила она, вздернув подбородок, чувствуя себя королевой, женщиной, которой Джеймс Уиндем может восхищаться или стремиться завоевать, как Конни Максуэлл. – И не только Мэгги.
Джесси сознавала, что груди у нее белые и круглые, а между ними – соблазнительная ложбинка, волосы идеально причесаны, а спускающиеся по спине и обрамляющие лицо локоны придают ей романтичный вид. Длинные букли, идущие от висков, почти касались плеч. На губах чуть заметный слой помады. Легкая россыпь веснушек осталась только на носу. Она поглядела в зеркало, когда поднялась в спальню, и была уверена, что выглядит такой же прелестной, как любая дама из кружившихся сейчас в вальсе. Даже руки стали мягкими от крема Мэгги.
– Ты выглядишь невыносимо смехотворной!
Девушка открыла от неожиданности рот.
– Что вы сказали?
– Джеймс перенял от своей матушки манеру говорить и иногда выражается весьма странно. Он хотел сказать, что вы выглядите просто неотразимой.
– Ничего подобного, Самсон, – бросил Джеймс, не оборачиваясь. – Вы бы и раунда не выстояли против моей матушки. И вообще, не ваше это дело. Ну, девочка моя, что это ты вытворяешь, дьявол тебя возьми?! Выглядишь, как раскрашенная потаскуха, с этой краской на губах! А груди вот-вот вывалятся из платья! Или ты насовала туда платков, чтобы казались полнее, иначе откуда они вообще у тебя взялись? И где веснушки? Как ты от них избавилась? Заперлась на два месяца в темной комнате и извела гору огурцов? Только взгляните на это проклятое платье! Да ты шагу не сделаешь без того, чтобы не споткнуться о подол или запутаться в собственных длинных, как жерди, ногах! А волосы такие, словно ты должна появиться на сцене в каком-то дурацком спектакле из эпохи Средневековья! Готов побиться об заклад, что ты боишься повернуть голову из страха, что все шпильки немедленно вылетят! Господи Боже, это действительно шпильки, не так ли?! Что, спрашивается, все это значит?!