Наследство Валентины
Шрифт:
– Знаю. Но думаю, этого хватит. Отец наверняка продаст мне подешевле нескольких жеребцов и кобыл. Главное – начать. Потом я расширю ферму и добьюсь успеха, точно так же, как вы.
Джеймс отвернулся и устремил взгляд на густые клены, взбегавшие по крутому холму.
– Ты не все обо мне знаешь, Джесси. Я женился на девушке с большим приданым. И для начала у меня было куда больше тысячи долларов. Собственно говоря, Кендлторп – это свадебный подарок отца Алисии. Поэтому и Марафон имел все шансы на успех. Первые два года я мог позволить себе нести убытки.
– Сколько
– Приданое Алисии составляло почти двадцать тысяч фунтов.
Джесси быстро произвела в уме необходимые вычисления.
– Господи, Джеймс, да ведь это гораздо больше ста тысяч долларов...
– Да, знаю. Я разбогател лишь потому, что влюбился в девушку, отец которой оказался бароном, к тому же очень богатым. Она была его единственным ребенком. Он очень любил дочь. И даже сейчас просит меня навещать его. Считает своим сыном, хотя Господь знает, я ничем не заслужил такого отношения. Он не винит меня в смерти Алисии, хотя я сознаю, как велика его утрата.
– Но почему он должен винить вас в ее смерти?
– Она умерла, рожая моего ребенка. И малыш погиб вместе с матерью. После свадьбы не прошло и года.
– Понимаю.
– Ничего ты не понимаешь, Джесси. Ты молода и смотришь на мужчин как на соперников по скачкам. Ты и представить себе не можешь, как... ладно, не стоит об этом. Теперь ты видишь, что без денег начать почти невозможно.
– Но почему вы считаете себя причиной ее смерти?
– Доктор оказался невеждой. И трусом. Схватки были долгими и тяжелыми. Меня прогнали из спальни, сказав, что это женское дело и мужчины не должны вмешиваться. Я, как последний дурак, ушел и, вернувшись, услышал нечеловеческие вопли. Когда я ворвался в спальню, она едва дышала. Он бросил ее, потому что ничего не смыслил в своем ремесле. С тех пор я много читал о родах, беседовал с лондонскими врачами. Сейчас я знаю, что ее скорее всего можно было спасти. Если бы только я отнесся ко всему серьезнее, и Алисия, и наш ребенок были бы живы.
По щекам девушки покатились слезы. Плечи тряслись молчаливых рыданий, и Джеймс почти силой повернул лицом к себе.
– Слезы, Джесси? Я даже не думал, что ты способна плакать. Все это случилось три года назад, и мне не стоило рассказывать тебе об этом. Вытри глаза, Джесси, пожалуйста.
Но вместо того, чтобы успокоиться, девушка закрыла лицо руками и громко разрыдалась. Джеймс тихо выругался и притянул ее к себе.
– Ш-ш-ш, Джесси. Все это было давно. Кануло в прошлое, покрылось пеплом воспоминаний, и мне уже не так больно. Успокойся, иначе тебе станет плохо.
Джесси подняла голову, уставилась на него огромными, сияющими глазами, а потом медленно протянула руки и сомкнула их у него на шее.
– Джеймс, – только и выдохнула она.
Джеймс не знал, почему сделал это. Не понимал, что им двигало в ту минуту. Склонившись к ней, он припал к этому чуть влажному рту. Плотно сомкнутому. Очень мягкому рту, на котором еще оставались легкие следы помады. И ощутил приступ вожделения такого сильного, что по спине побежали мурашки. Вожделения?
Он провел языком по ее нижней губе и почти неслышно пробормотал:
– Открой рот, Джесси. Чуть-чуть. Да, вот так.
Желание становилось невыносимым, острое, пронизывающее, невероятное... Джеймс на мгновение потерял голову. Сжав ладонями округлые ягодицы девушки, он чуть приподнял Джесси и прижал к своему разгоряченному телу. Девушка застыла, словно кролик при виде лисы.
Джеймс почувствовал себя гнусным насильником и поэтому немедленно выпустил Джесси и мягко отстранил.
– Прости, я сам не знаю, что на меня нашло.
Джесси не сводила взгляда с пуговицы на его куртке.
– Вы меня испугали. Такого со мной еще не было. Возможно, не стоило так быстро отпускать меня. Вероятно, вам стоило дать мне привыкнуть к тому, как сильно ваши руки могут сжимать мой... э-э-э... зад. Скорее всего...
– Замолкни, Джесси. Проклятие, я же сказал, что сожалею. Несмотря на новое обличье, ты по-прежнему остаешься все той же Джесси Уорфилд, и с моей стороны просто подлость так набрасываться на тебя.
– Но это было очень приятным нападением. Вы не могли бы еще раз меня поцеловать?
– Нет, – отказался он, но тут же снова прижал ее к себе и впился в ее губы так, словно хотел проглотить...
Джесси неожиданно прыснула. Джеймс отстранился и улыбнулся.
– Я так тебя развеселил?
– Прошлой ночью я видела вас во сне. Вы меня целовали, крепко прижимали к себе, и ваши губы были точно такими же горячими. Но, проснувшись, я обнаружила, что это Демпер сидит на мне и лижет нос.
Джеймс, словно обжегшись, опустил руки.
– Значит, ты видишь меня во сне, лишь когда проклятая собачонка лижет тебя в нос. Да, мне следовало бы знать свое место.
– О нет. Не могу представить, что вы сидите у меня на груди.
Она посмотрела на его рот и, судорожно сглотнув, попросила:
– Пожалуйста, еще раз, Джеймс.
– Нет! – воскликнул он куда более свирепо, чем намеревался. – Пора обедать. Пойдем, миссис Кэтсдор наверняка что-нибудь уже успела приготовить.
Глава 15
Он чувствовал себя так, словно предстал перед трибуналом. Не хватало лишь завитых буклями белых париков и длинных острых носов. Любопытно, позволит ли Мэгги надеть на себя подобную штуку? Возможно, если она достаточно заинтересована в исходе дела.
Правда, Джеймс сидел не на скамье подсудимых, а на позолоченном стульчике, подаренном Дачесс, в собственной гостиной, с чашкой чая в руках. «Трибунал» в полном составе смотрел на него поверх чайных чашек. К маленьким сандвичам с огурцом и ломтикам лимонного кекса, тщательно разложенным миссис Кэтсдор на серебряном подносе, никто не притронулся. Он знал, что экономка приготовила их, желая произвести впечатление на Баджера, к которому относилась с благоговением. Известно ли Спирсу, что миссис Кэтсдор просто обожает Баджера и его поварское искусство здесь ни при чем?