Наследство
Шрифт:
Я довольно долго стою посреди стоянки для автофургонов, картонная коробка у меня в руках уже начинает размокать под дождем. Автомобилей нет, нет собак, нет струек дыма в небе. Меня бросили — оставили одну на пустой стоянке, среди грязного месива, развороченного ногами и колесами. Я и сама так же разворочена им. Его уходом, а теперь и отъездом. Мой давно потерянный родственник, герой моего детства. Мой Динни. Погода очень тихая. Ни ветерка сегодня. Я слышу мотор, машина на всех парах уносится из поселка, хрустя колесами по подмерзшим лужам. У меня не осталось ни номера его телефона, ни адреса электронной почты, я понятия не имею, куда он направился. Медленно поворачиваюсь, оглядываюсь — вдруг замечу, обнаружу что-то, что меня ждет. Или кого-то.
Наследство
1911
Последнее
Зелень в саду выгорела и пожухла. Деревенский мальчишка, Томми Вестенфелл, утонул в Росном пруду. Он запутался ногами в водорослях на дне и был обнаружен встревоженным отцом спустя несколько часов, бледный, тихий, с безжизненными глазами. Миссис Придди подвернула ногу, возвращаясь от мясника с целым бараньим окороком, и была вынуждена провести в постели три дня. Эстель и Лиз, рыхлая девица, заменившая Касс, трудились не покладая рук, заменяя экономку, их форменные платья насквозь пропотели. В горячем сухом воздухе стояли запахи пересохшей земли и пота. Каменные плиты на террасе так нагревались, что жгли Кэролайн ступни даже сквозь подошву домашних туфель. Генри Кэлкотт, которому к тому времени не доставляло большого удовольствия находиться рядом с женой, оставался в доме ровно столько, сколько было нужно, чтобы удостовериться, что дитя благополучно появилось на свет, после чего покинул Уилтшир и отправился к друзьям на море, в Борнмут.
Роды были затяжными и трудными, к концу Кэролайн потеряла сознание и стала бредить. Доктор, чтобы справиться с обезвоживанием, впрыскивал жидкость через трубочку, которую вставил ей в горло, а она лишь смотрела на него со своего ложа с недоумением и ужасом. Лиз и Эстель заботились о девочке первые дни и поочередно обкладывали Кэролайн прохладными простынями, чтобы снять жар. Наконец она пришла в себя, оправилась, но, когда ей поднесли младенца, скользнула по нему бесстрастным взглядом, отвернулась и не стала кормить. В деревне спешно отыскали кормилицу. Но Кэролайн, которой хотелось знать наверняка, что девочка выживет и будет с нею месяцы и годы — и не покинет, прежде чем она осмелится к ней привязаться, опоздала. Дитя, казалось, не принадлежало ей, она не сумела его полюбить. Девочка прожила два года и только тогда получила имя. Все это время Лиз, Эстель и кормилица называли малышку Августой, но однажды Кэролайн, равнодушно заглянула в колыбель и объявила, что назовет дочь Мередит, в память ее бабушки.
Мередит была одиноким ребенком. У нее не было братьев и сестер, чтобы играть с ними, а играть с детьми из деревни строго запрещалось, и она только издали смотрела, как те носятся по полям вокруг усадьбы. Хозяйство к тому времени пришло в упадок, а деревня Стортон Мэнор превратилась в печальное, тихое место, почти все его молодые жители ушли на войну и погибли на материке. Генри Кэлкотт по большей части жил в городе, проигрывал и тратил столько, что почти всю прислугу, в том числе Лиз и младшую горничную, пришлось уволить. Сохранившая место миссис Придди выбивалась из сил, ведя хозяйство, помогала ей только Эстель. Миссис Придди была добра к Мередит, подкармливала ее булочками и пирожками и позволила держать кролика в клетке рядом с кухней. Они давали ему морковную ботву и рвали салатные листья. Пять раз в неделю по утрам приходила учительница, обучавшая Мередит письму, музыке, рукоделию и манерам. Мередит
Но мать Мередит обожала. Кэролайн к тому времени стала совсем не от мира сего — в белом платье, с отрешенным взглядом, она часами сидела у окна или на лужайке, уставясь в пространство… Бог знает, что она там видела. Когда Мередит пыталась обнять мать, та покорно сносила это, но через минуту с мягкой улыбкой высвобождалась из детских объятий и рассеянно отправляла девочку побегать и поиграть. Миссис Придди выговаривала ей и не велела утомлять маму, и Мередит близко к сердцу приняла эти нотации. Она испугалась, что, видимо, каким-то образом виновна в непроходящей апатии матери. Она стала держаться подальше, считая, что в этом случае мама будет меньше уставать и рано или поздно встанет, улыбнется ей и станет больше ее любить. Девочка играла одна, любовалась голубями на крышах, которые распускали хвосты и кланялись друг другу. Она наблюдала, как лягушачьи икринки в декоративном пруду медленно отращивали хвостики и превращались в головастиков. Глядела, как кухонные кошки играют с беспомощной мышкой, а потом приканчивают ее мгновенно, на бегу. А еще она видела Динсдейлов на поляне у леса. Она подсматривала за ними при всяком удобном случае, но была слишком застенчива, чтобы показаться им на глаза.
У Динсдейлов было трое ребятишек: совсем малыш, надежно привязанный к материнской спине, маленькая девочка с соломенными волосами, как у ее матери, — она была на несколько лет старше Мередит, — и мальчик, какой-то необычный, смуглый. Его возраст Мередит не могла определить. Он всюду ходил с отцом, играл с сестренкой, подтрунивал над ней и улыбался. Их мать была миловидной и смешливой, она то и дело тормошила детей, обнимала и хохотала над их шалостями. Отец был серьезнее, что, по мнению Мередит, подобало всем отцам, но и он часто улыбался и одной рукой обнимал мальчика или поднимал девочку высоко в воздух и сажал себе на плечи. Мередит не могла представить, чтобы ее собственный отец проделал с ней что-то подобное — даже от мысли об этом ей становилось не по себе. И Мередит подглядывала за этой семьей, смотрела как завороженная, и, хотя все они были такими радостными и веселыми, домой она возвращалась в мрачном настроении, чуть не плача. Ей было невдомек, что она завидует. Мередит страстно хотелось, чтобы ее собственная мать вот так же смеялась и обнимала ее.
Однажды она допустила ошибку. Мать сидела на лужайке в своем плетеном кресле. На столике рядом стоял нетронутый кувшин лимонада, и жадные мухи безбоязненно кружились вокруг кружевной салфетки, прикрывающей горлышко. Мередит вышла из леса и, увидев мать, поспешно оправила юбку и пригладила волосы. Мать не смотрела в ее сторону, но, когда дочь оказалась прямо перед ней, выдавила тусклую улыбку.
— Ну, дитя, где же ты была сегодня? — спросила мать. Голос у нее был сухим и мягким, казалось, он доносится откуда-то издалека.
Мередит подошла совсем близко и осторожно взяла ее за руку.
— Я была в лесу. Наблюдала, — поделилась она. — Можно мне немного лимонада?
— И что же ты нашла там, в лесу? — спросила ее мать, игнорируя просьбу.
— Я видела Динсдейлов, — начала Мередит и тут же испуганно зажала рот ладошкой. Миссис Придди не раз предостерегала ее, велела никогда не упоминать Динсдейлов при матери, хотя и не объяснила причину.
— Что? — вскинулась мать. — Ты же прекрасно знаешь, что это запрещено! Надеюсь, ты не вступала в разговоры с этими людьми?
— Нет, мамочка, — тихо ответила Мередит. Ее мать снова откинулась на спинку кресла, плотно сжав бескровные губы. Мередит собралась с духом: — Но, мамочка, почемумне нельзя поиграть с ними?
Ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди от сознания собственной дерзости.
— Потому что это отбросы! Бродяги, грязные цыгане! Они воры и лжецы, и сюда им вход запрещен! И тебе нельзяк ним не приближаться! Никогда!Ты поняла? — Мать наклонилась вперед так резко, что кресло под ней заскрипело, и больно схватила Мередит за запястье. Мередит испуганно закивала.