Наследующий землю
Шрифт:
В душе его так рано вызревало сознание затерянности в этом жестоком мире взрослых, когда каждый сам за себя. Стёпка глотал душившие его слёзы навалившегося не детского горя и одиночества.
Иван Гаврилович, иногда взглядывая на мальчишку, угадывал обуреваемые чувства подростка, попытался приободрить его:
– Не горюй, Стёпа, ты же деревенский, не пропадёшь!
Глава 3
На чужбине
В этот же день Стёпку увезли в райцентр. Там определили в областную школу-интернат. Досталось парню! Новичок.
Он хоть не робкого десятка, а всё же парень домашний. Как угадал Иван Гаврилович, деревенская сметка, закалка и выдержка только и спасали.
Самые отъявленные сорванцы держали интернатских обитателей в своих руках. Стёпку заставили добывать курево и внести вклад в «общаг» в сумме десяти рублей. Ребятишки умудрялись выбираться за ограждение школы-интерната, промышляли на ближайших улочках, на ж/д вокзале.
Попробовал и Стёпка. Воровать он не хотел, выпрашивал копейки у прохожих. Вид его без напускной маски был настолько жалок, что ему удалось собрать три рубля. Но Стёпка вдруг понял: если теперь поведётся, от него не отстанут. Надо защищаться – отбиваться руками, ногами, кусаться, царапаться, но не поддаваться. Вспомнились слова отца: «Цепляйся за жизнь, царапкайся, как сумеешь».
Недоедал Стёпка, терпел побои, а ещё страшно скучал. Писал письма старикам. Бабка Аниса, едва освоившая грамоту, отвечала крупными косыми каракулями. Через неё Стёпа и адреса отца добился. Писал. Не отвечал батя. Лишь к исходу полугода пришла долгожданная весточка, в коей Вениамин сообщил, что Стёпке он теперь не опора, пусть попробует обратиться к дядьке – его старшему брату: «Он справно живёт, может, поможет».
Стёпка попросил у бабушки адрес дяди. Мудрая старушка сделала приписку в конце ответа: «На дядю Виталия не надейся, там сноха живым заглотит и не подавится» – и адрес не сообщила.
Писал Стёпка и Лёньке. Делился: «Вот бы вдвоём интернатской шпане отпор дать! – Жаловался: – Наесться бы печёнок из костра вволю или как тогда у тебя со сковородки жареной, хрустящей. Тут картоха какая-то стеклянная, где тока они такую закупают?» Лёнька не позабыл друга, но письма писать не умел и не хотел, на чём переписка, не начавшись, заглохла.
Со временем Стёпка поневоле обжился, завёл дружков, среди которых верных, как Лёнька, не было, но при случае и эти выручали, а где-то скрашивали тоску.
Эта группа держалась обособленно от главенствующей, враждовать они особо не враждовали, но не дружили и не подчинялись друг другу, негласно разделив сферы влияния.
Интернат делился на три группы: младшая 7–10 лет, средняя 11–14, старшая 15–18 лет. В старшей верховодил крепкий физически парень по фамилии Гюрза, пришедший в интернат после детской колонии, пять человек сподручных, под стать ему, в «шестёрки» на побегушках был определён высокий, как жердь, но слабый мальчишка по прозвищу Тяпа.
В средней главным был Димон – городской парень, видавший виды, самоуверенный, пронырливый. В пару ему Жека, наглый и отчаянный. Стёпа числился с ними, лично не особо тяготевший к делишкам компании, но как-то надо было выживать. Ещё
В младшей группе такой субординации пока не было, их не трогали, даже по-своему опекали обе группы, присматривали.
Однажды Стёпа вляпался в нехорошую историю. Как-то Димон, воспользовавшись «шухером» Жеки, дерзко украл в кабинете директора деньги.
Пропажа обнаружилась скоро. В старших группах тут же был устроен обыск. Обитателей выстроили вдоль глухой стены, никто не подозревал, что случилось, но Димон успел скинуть деньги, скрученные в трубочку, Степану, глазами указав на Ляпу, подсунь, мол, ему.
Стёпка не знал, сколько денег зажато в его кулаке, а Ляпа стоял рядом, можно было незаметно всунуть ему деньги в задний карман, штаны на его худосочной заднице вечно висели свободно. «Шмон» между тем приближался, Стёпка не успел как следует обдумать свои действия – чужие деньги жгли ему руки, ладони вспотели и противно дрожали колени. Он изловчился и всунул их в карман Ляпе.
Ляпу взяли с поличным. В тот же день его куда-то увезли из интерната, а Стёпка не спал всю ночь. Сам он так и не научился воровать, но так подставить товарища?! Его жгла совесть. Пойти в кабинет к директору и обо всём рассказать, признаться в собственном преступлении? Он вдруг вспомнил бабушку. Печалясь об участи сына, преступившего закон, она горестно вздыхала: «На миру и смерть красна, теперь и ответит за всё – мир ему судья». Деда, враз постаревшего, но стоически переносившего жизненную невзгоду. Отца в зале суда, притихших земляков… И к нему пришло другое решение.
Утром перед занятиями была объявлена общая линейка явно по вчерашнему инциденту. Ничего не подозревавшие Димон и Жека держались гоголем, хоть добычи лишились, но наказания удалось избежать.
Директор школы-интерната Викентий Львович – бывший военный, со строевой выправкой и строгими методами воспитания, едва объявил о цели сбора, как в рядах средней группы началась непонятная потасовка. Это Стёпка, растолкав приятелей, выскочил из строя и встал рядом с руководителем. Лицо его было пунцовым от прилива крови, так же как отец в зале суда, он понурил голову.
– Ты намерен что-то сказать нам? – помог ему директор.
– Это я… Я подкинул Ля… – он сбился, – Вовке Лебедеву деньги в карман. Мне их дал Димка. Я не знаю, где он их взял и сколько там было. Он велел мне их Вовке…
Силы Степана покинули, он побледнел, как-то весь сжался и убежал в спальню.
После его вызывали в кабинет к директору, в котором уже находился милиционер – инспектор по делам несовершеннолетних, хорошо знакомый в интернате. Степана ещё раз расспросили, но он твердил только о своём поступке, не рассказывал о прошлых делишках Димона и Жеки, не выгораживал себя.