Настанет день
Шрифт:
Хрустнула кость, и человек на мостовой недоуменно охнул.
— Теперь лучше, дружок? — осведомился Биллапс, убирая ногу с его лодыжки.
Бедняга перекатился на живот и, лежа ничком на булыжнике, жадно хватал ртом воздух. Биллапс приобнял Дэнни и отвел его на несколько футов.
— Послушай, сержант, я понимаю, — начал Дэнни. — Всем нам хочется заехать кому-то по башке. Мне тоже. Но сначала мы должны выбрать нужную башку, согласен? Мы даже не…
— Говорят, Дэн, сегодня днем ты очень опекал большевистскую тварь. Так что теперь ты меня послушай. — Биллапс ухмылялся. — Может, ты и сынок Томми Коглина, за это тебе кое-какие грешки списывают, ладно. Только вот если ты станешь себя вести как прихвостень красных, тогда…
Дэнни повернулся и обнаружил, что рядом стоит Джеффрис и тихонько хихикает. Дэнни прошел мимо него и двинулся дальше: мимо Харди, мимо Марча, который проводил его пожатием плеч. Он свернул за угол и увидел в конце квартала три фургона, куда его коллеги запихивали всех попадавшихся им на глаза бородачей.
Дэнни миновал несколько кварталов и наткнулся на копов, которые при помощи своих новых помощников — работяг теснили людей, которые расходились с собрания Социалистического содружества Нижнего Роксбери. Они прижали их к дверям здания, откуда те только что вышли. Социалисты пытались отбиваться, но тут двери за их спинами распахнулись. Потеряв опору сзади, кто-то упал навзничь, удержавшиеся на ногах силились сдерживать натиск, размахивая руками. Одна створка слетела с петель, и толпа, накатив на сопротивляющихся, хлынула в здание. Дэнни смотрел на это здоровым глазом, понимая, что ничего не может сделать. Ничего. Эта чудовищная низость людей была выше его, выше всего на свете.
Лютер подошел к заведению «Костелло» на Торговой пристани и стал ждать снаружи, потому как заведение было только для белых. Он долго стоял. Целый час.
Маккенна не появлялся.
В правой руке Лютер держал бумажный пакет с фруктами, которые стянул у Коглинов, чтоб принести Норе, ежели только Маккенна решит сегодня вечером его не сажать и не расстреливать. Подложный список, составленный машинистками из пятидесяти тысяч филадельфийских владельцев телефонов, он зажал под мышкой.
Прошло два часа.
Маккенны не было.
Лютер двинулся в сторону Сколли-сквер. Может статься, Маккенна пострадал при исполнении. Может, у него сердечный приступ. Может, его пристрелили какие-нибудь бандиты, чтобы отомстить.
Лютер насвистывал. Лютер надеялся.
Дэнни бродил по улицам, пока не обнаружил, что движется в сторону Вашингтон-стрит. Он решил, что с Вашингтон-стрит повернет направо, пересечет город и доберется до Норт-Энда. Он вовсе не намеревался заходить в помещение 1-го участка и отчитываться о выполнении задания. И форму он переодевать не стал. Он шел через Роксбери. Воздух полнился ароматами близкого лета, а кругом жесткой рукой водворялся порядок: каждому, кто походил на большевика или анархиста, славянина, итальянца или еврея, показывали, как дорого обходится это сходство. Они лежали на тротуарах. Асфальт был залит кровью, усыпан осколками зубов. Какой-то человек выбежал на перекресток, и полицейская машина подшибла его. Он взлетел, цепляясь за воздух. Когда он упал, трое копов, вылезя из машины, прижали ему руку к земле, а тот, что оставался за баранкой, ее переехал.
Дэнни захотелось вернуться к себе на Салем-стрит и посидеть там, зажав дуло служебного револьвера между зубами, чувствуя языком металл. На войне умирали миллионами. За чьи-то чужие владения. А теперь, на улицах всего мира, эта битва продолжается. Сегодня в Бостоне. Завтра — еще где-нибудь. Бедняки сражаются с бедняками. Как всегда и было. Он вдруг осознал: это никогда не изменится.
Он посмотрел вверх, на черное небо, усыпанное блестками. Блестки, ничего больше. А если за ними и скрывается Господь, значит Он лгал. Он обещал кротким, что они наследуют землю . [75]
75
Мф. 5: 5.
Вот ведь штука.
Он как наяву увидел перед собой Натана Бишопа, обращающего к нему избитое ногами лицо, спрашивающего, как его зовут, и он вспомнил свой стыд, свое отвращение к себе. Он прислонился к фонарному столбу. «Я больше не могу этого делать, — сказал он, обращаясь к небу. — Этот человек мой брат, если не по крови, то по сердцу, он спас мне жизнь, а я даже не помог ему. Я дерьмо. Я недостоин жить, черт побери».
На другой стороне улицы толпа полицейских и рабочих задирала местных жителей. Но они, по крайней мере, проявили некоторое милосердие, позволив пройти какой-то беременной женщине. Она заспешила по тротуару, ссутулив плечи, волосы у нее были покрыты темным платком, и мысли Дэнни вернулись к его комнате на Салем-стрит, к пистолету в кобуре, к бутылке скотча.
Женщина прошла мимо, свернула за угол, и он отметил: со спины никогда не догадаешься, что она беременна. У нее походка молодой женщины, свободной, еще не отягощенной семейными заботами, детьми, разбитыми надеждами. У нее…
Это Тесса.
Он точно знал — это она. Он пошел за ней, держась в отдалении. Миновал полицейскую телефонную будку, потом еще одну, но ему и в голову не пришло позвонить, вызвать помощь. Все равно в участках никого сейчас нет, они все на улицах, мстят. Он снял шлем, стянул китель, скатал его, сунул все это себе под мышку, перебежал на противоположный тротуар. Дойдя до Шомат-авеню, женщина обернулась, но он уже был на другой стороне, так что она его не заметила, зато его догадка подтвердилась. Да, перед ним Тесса. Та же смуглая кожа, те же пухлые губы.
Она повернула направо, и он приостановился: улица была широкая, поэтому если он окажется на углу слишком рано, то она его обязательно засечет, надо быть слепой, чтобы не засечь. Он подождал и снова двинулся вперед. Дошел до угла и увидел ее в квартале от себя, она уже сворачивала на Хаммонд-стрит.
Трое мужчин на заднем сиденье большого открытого автомобиля обернулись, провожая ее глазами, а те, что сидели впереди, воззрились на него, и машина замедлила ход. Видимо, они обратили внимание на его голубые форменные брюки и китель под мышкой. Бородач на переднем пассажирском сиденье прищурился, и Дэнни его узнал: Петр Главяк, богатырь, который в баре мог перепить всех скопом, а при случае и перебить всех поодиночке. Человек, когда-то считавший Дэнни своим товарищем, собратом по оружию в битве против капиталистического угнетения.
Дэнни давно заметил, что порой предчувствие или близость опасности как бы замедляют течение жизни, и происходящее доходит до тебя, словно через толщу воды. Но иногда случается, что опасность налетает стремглав, никакой секундной стрелке не угнаться. Так вышло и сейчас. Как только они с Главяком узнали друг друга, машина затормозила, все пассажиры высыпали наружу. Дэнни попытался выхватить револьвер, но ему помешал зажатый под мышкой китель. Главяк сграбастал Дэнни, прижав его руки к бокам, поднял, перенес через тротуар и шмякнул спиной о каменную стену.
Удар палкой пришелся по подбитому глазу.
— А ну говори! — Главяк плюнул ему в лицо.
Дэнни просто плюнул в ответ в заросшее лицо великана и заметил в своей слюне кровь.
Главяк боднул Дэнни в переносицу. В голове взорвалась желтая вспышка, тени опустились на окруживших его людей, словно небо упало на землю. Кто-то треснул его палкой по голове.
— Ты знаешь, что с товарищем Натаном? — Главяк затряс Дэнни так, словно тот весил не больше ребенка. — Он потерял ухо. А может, потерял и глаз.