Наставления святого отца
Шрифт:
Так и теперь мы приветствуем вас. Да не окажусь я для вас тягостным, как говорящий тяжкое, но скорее приятным, как увещающий от лица Божьего. Это слово обращено не к госпожам, — они учительницы других, — а к общине сестер, которую да сохранит Бог в добром здравии и благополучии, к похвале и мне, вашему наставнику, в день Христов, Которому слава вовеки! Аминь.
Закон Божий, страх и трепет Его, говорит так: и тебя Я поставил стражем дому Израилеву (Иез.33:7). Страж этой заповеди заставил меня, брат, опять письмом возвестить о грядущем на тебя мече Божием, мече страшном, огненном, мече, ввергающем не тело,
Со слезами пишу я, несчастный, и горько вздыхаю, что это относится к моему сыну и ученику. Но что мне делать? Если не стану возвещать, то Бог взыщет кровь твою от рук моих, как Он сам сказал (см. Иез.3:18), и меня постигнет не что иное, как такое же осуждение на казнь.
О, брат, зачем ты сомкнул очи сердца? Зачем презрел Бога, взором Которого все потрясается и не может устоять. Ты прежде сошел с подвижнического поприща, ушел в места, которых не хранит Бог, нарушил печать чистоты, растлил душу и тело, сделался рабом греха. Потом, хотя и поздно, ты возвратился к нам в начале гонения, исповедуясь, соглашаясь на епитимью, обещая обратиться когда прекратится гонение. Притом ты был вразумляем экономом, был принят братом Дионисием, и избрал прекрасную ссылку, удалясь из дурных мест в места добрые, на которых очи Господни, и блаженство терпения гонений окружало твою голову. Прекрасно такое обращение, очищение, ангельское попечение!
Что же опять случилось? Что удалило тебя от Бога и предало диаволу? О, мое несчастье! Ты опять возвратился в болото греха, растлевая и растлеваясь женщиной, или точнее, женщинами. Помилуй, Господи, пощади, Боже! Оставил тебя Ангел–Хранитель твой, овладел тобой сатана.
Жив ли ты, несчастный? Но как может жить тот, кого пожирает человекоубийца? Видишь ли свет? Но как может видеть омраченный грехом? Молишься ли Богу? Но как может приступать к Господу тот, кто поработил себя диаволу? Где твое доброе начало, горячность, сокрушение, послушание, слезы, воспарявшая к Богу молитва, небесный образ жизни? Все исчезло, погибло. О, горькие мои вздохи о твоем безумии! О, если бы ты был бессловесным животным, которое не пойдет на Суд! Но прискорбно то, что ты — существо богосозданное, которому предстоит воскреснуть и явиться на Суд.
Приди же, погибший сын мой, приди, возвратись к Господу! Ибо Он, Человеколюбивый, опять примет, опять освятит, опять облечет в брачные одежды, опять заколет упитанного тельца, и в радости призовет Вышние Силы к твоему возвращению. Не ослушайся, сын мой, но образумься, возвратись, соединившись с твоим добрым братом Дионисием, прежде чем настигнет тебя меч вечной смерти.
Я обрадовался, получив почтенное письмо твое, любезнейший из отцов, и узнав, как идут дела твоего преподобия. Ибо я скорбел, получив от других людей, впрочем, надежных, известие о твоей лицемерной подписке. Выслушай меня, почтеннейший, я буду говорить откровенно.
216
Написано в 821 году.
Я не могу понять, почему ты, будучи задержан царским чиновником, не подвергся мучениям, а был отпущен. Это служит поводом к молве. Известно, что никто из говоривших смело не остался без заключения в темницу или, по крайней мере, без ссылки или изгнания. Те же, кто избежал этого, были увлечены — так скажу я, чтобы не опечалить тебя, произнеся что–нибудь более суровое.
Разве ты не видел, прозорливейший, тяжкого гонения от Льва, одноименного дикому зверю, рука которого хватала, убивала, губила и — что человеколюбивее — заключала в темницу после тяжкого бичевания,
Не говори мне, что таким образом были сохранены собственные церкви и остались неповрежденными изображения, так же, как сохранилось и поминание нашего Святейшего Патриарха. Так любят говорить и другие увлеченные. Все это не могло быть спасено иначе, как изменой истинному исповеданию.
Что за польза от того, если мы сами, являвшиеся и называющиеся храмом Божиим, стали непотребными, а бездушные дома постарались сохранить? Образ Христа или Богородицы, или другого святого не падает, — он пребывает в Них, как в первообразах, — но падают те, которые пытаются уничтожить его, как и те, которые, из угождения еретикам, забывают смелость и страдания за него.
Как? Одни умирают, другие отправляются в ссылку, иные подвергаются бичеванию, иные заключаются в темницу. Горы, пустыни, скалы и пещеры населены блаженно гонимыми, а мы остаемся дома и думаем, что не получаем вреда? Нет. Пусть погибает весь видимый вещественный мир, главное — избежать верной погибели души, которой подвергается тот, кто выставляет такие предлоги.
Я сказал это по любви и для напоминания, чтобы мы удостоились принимать епитимью, и потому, что, когда восторжествует Православие, ничто не будет оставлено без исследования. Лучше прийти со смирением и исцелять немощи, нежели оправданием навлекать на себя большую виновность.
Ныне, при отправлении брата Льва, я нашел благовременным написать письмо вообще всем вам, благословенные братья и отцы, чтобы напомнить то, что относится ко спасению. Ибо, и находясь в отсутствии, в этой ссылке, я страшусь и трепещу, при собственной тяжести грехов, за лежащую на мне заботу о вас и начальство над вами. Боюсь и страшусь, чтобы вы, поскольку живете в городе, не подверглись какому–нибудь падению, и чтобы тех благих дел, которые мы собрали многими трудами и усилиями прежде гонения и во время него, нам вовсе не потерять из–за кратковременной небрежности.
Я слышу о вашем непостоянстве, переселении: один брат уходит от другого и из одного места в другое, иной, — что еще более достойно сожаления, — живет один, другой имеет келью в доме, где есть женщины. А иной постоянно обитает в женском монастыре, другой поселяется там, где есть девицы, где огонь, сжигающий не сено, а дом души. Некоторые же, забыв законную жизнь, купили себе рабов и живут с ними, а другие купили себе поля.
О, несчастная душа моя! Как мне не вздыхать об этом? Как мне не страшиться, если я не стану возвещать оправдание Божие? Не обезумели ли вы, братья? Как вы, рабы Господа, стали рабами страстей? Как вы, жившие по закону, стали жить беззаконно? Почему вы, служители Христовы, сыны преогорчевающие, не оставляете порочной жизни, не пребываете в местах, свободных от соблазнов, не живете вместе по двое или более, по–апостольски?
Горе одному, горе не пребывающему в одном месте, горе пристрастному к женщинам, горе рабу рабов, горе Гиезию, который, приобретя поля и виноградники, наследовал проказу Неемана (см. 4 Цар.5:26)! Не божественные ли это слова? Разве я говорю что–нибудь от себя самого?
Когда свирепствовало гонение, тогда иной мог сослаться на нужду, впадая во что–нибудь из перечисленного мной, нужда ради веры сохраняла виновного. А теперь нет гонителя, никто не препятствует нам жить хорошо и вместе с другими, по крайней мере, с двумя. Ибо теми из вас самих, кто живет по закону, будут осуждены те, кто живет худо. Настоящее непостоянство не служит ли явным доказательством того, что вы не достигли мира?