Наставники Лавкрафта (сборник)
Шрифт:
– Глаза умирающего человека – это ваши глаза, – сказала она. – Разве неправда?
Он продолжал думать, как будто ощупью пробираясь через темные и забытые уголки мысли к неясному воспоминанию, едва различимому в колеблющемся сумраке прошлого.
– Поговорим о вашей работе, – сказала она, словно кутаясь в густую листву, – о ваших успехах и о том, какое все это имеет для вас значение.
Он смущенно глядел на нее лихорадочно горящим взором.
– В моем мраморе вам чудится угроза ада? – спросил он.
– Нет, я в нем
– Кто ты? – прошептал он, закрыв глаза, чтобы привести в порядок спутанные мысли. – Когда мы встречались?
– Ты был очень молод, – тихо проговорила она, – а я еще моложе. От долгих дождей река вышла из берегов; волны бурлили и шумели. Я не могла перейти на другой берег…
Наступила минута тяжелого молчания. Затем ее голос зазвучал вновь:
– Я ничего не сказала, ни слова благодарности… Я не была слишком тяжелой ношей… Ты быстро перенес меня… Это было очень давно.
Следя за Хельмером лучистыми глазами, она продолжала:
– В один день, там, на берегах реки, залитой солнцем, ты узнал язык моей любви. За каждый поцелуй, которыми мы дарили друг друга, нужно свести счеты, за каждый, даже за последний… Ты воздвиг памятник нам обоим, проповедуя воскресение души. Любовь так мимолетна!.. А наша длилась целый день! Ты помнишь? Хотя создавший Любовь хотел, чтобы она длилась целую жизнь. Только тот, кому суждено погибнуть, переживает это.
Она пододвинулась ближе.
– Скажи мне: ты, проповедующий воскрешение умерших душ, ты боишься умереть?
Ее тихий голос умолк. Среди зеленой листвы засветились огни: большие стеклянные двери в бальную залу открылись, и хлынул поток света, в котором фонтан засверкал серебром. Сквозь звуки музыки и смеха раздался ясный, но негромкий голос:
– Francoise!
– Francoise! Francoise! – повторил голос уже ближе. Женщина медленно обернулась и посмотрела в пространство.
– Кто это звал? – спросил он хриплым голосом.
– Моя мать, – отвечала она, прислушиваясь. – Ты будешь ждать меня?
Она наклонилась и взяла его за руки.
– Где? – спросил он; губы у него пересохли. – Мы не можем говорить здесь о том, что должно быть высказано.
– Жди меня в своей студии, – прошептала она.
– Ты знаешь, где она?
– Я приду. Через несколько минут я буду у тебя!
Их руки на мгновение сплелись… Затем женщина скрылась в толпе.
Хельмер с опущенной головой вошел в зал, ослепленный ярким светом.
– Ты болен, Филипп, – сказал хозяин дома, заметив его. – У тебя такое же лицо, как у умирающего пастуха на твоей скульптуре. Клянусь тебе, ты похож на него!
– Нашли вы свою женщину в черном? – спросила с любопытством хозяйка.
– Да, – отвечал он. – Спокойной ночи!
Когда он вышел, воздух показался ему холодным, как сама смерть. Тяжелая дверь подъезда захлопнулась за ним,
– Что за безумие! – громко проговорил он, останавливаясь в темноте. – Все это бред. Откуда ей знать, куда нужно идти?
На перекрестке двух глухих переулков он снова остановился, нервно теребя пальто.
– Это жар, бред! Ее там не было.
На улице было темно, только на углу горел красный фонарь, да слабо мерцал свет в маленьком старом ресторане через дорогу. Но ему чудилось, что мелькают огоньки, которые освещают дорогу к глухому переулку. Старые дома безмолвно глядели друг на друга и как будто поджидали его. Наконец он открыл какую-то дверь и вошел в темный коридор. Бледные колеблющиеся огни, рождавшиеся в незримой глубине ночи, продолжали освещать ему путь.
– Ее там не было! – с трудом проговорил он, запирая дверь и опускаясь на пол.
Он поднял глаза и увидел, что в большой комнате все светлело от колеблющихся огней.
– Все будет гореть так, как горю я! – громко произнес он.
Призрачные огоньки проникли в его тело. Вдруг он рассмеялся. Пустая студия ответила ему эхом.
– Что это? – зашептал он, внимательно прислушиваясь. – Кто это стучал?
Кто-то стоял за дверью. Кое-как ему удалось подняться и повернуть ключ.
– Ты? – прошептал он в то время, как женщина быстро вошла.
Волосы ее были в беспорядке, черное платье засыпано снегом.
– Кто же мог прийти, кроме меня? – проговорила она, задержав дыхание. – Слушай! Ты слышишь, как моя мать опять зовет меня? Слишком поздно… Но она была со мною до конца…
В тишине, из бесконечной дали, донесся крик отчаяния:
– Francoise!
Хельмер упал в кресло, и маленькие огоньки окутали его, так что комната начала снова наполняться бледным сиянием. Сквозь него он наблюдал за женщиной.
Часы сменялись часами, время шло… Она сидела подле него молча, не дыша.
Словно огненный вихрь, охватили его дремота и грезы. То ли он погрузился в сон, то ли лежал без сознания, продолжая глядеть на гостью ничего не видящими глазами. И так час за часом… Бледное сияние стало угасать и перешло в мерцание.
Хельмер очнулся среди полного мрака. Сознание его было совершенно ясно, и он тихим голосом произнес ее имя: «Francoise!»
– Да, я здесь, – ответила она.
– Это смерть? – кротко спросил он, закрывая глаза.
– Да. Смотри на меня, Филипп.