Наставники Лавкрафта (сборник)
Шрифт:
– Что он потом сделал? – спросил я с любопытством.
– Этот? Ничего.
– А ты, Томас?
Парнишка покраснел от смущения и неловко улыбнулся.
– Мистер Скотт, сэр, я ж вроде не трус, ну вот не могу я сообразить, почму удрал. Я ж служил в Пятом стрелковм плку трубачом, сэр, был в деле при Телль-эль-Кебире, ранен у колодцев! [86]
– Ты хочешь сказать, что убежал?
– Да, сэр; я убжал от него.
– Почему?
– Так это ж я как раз и хтел бы знать, сэр. Хватаю я Молли да бегу, и остальные напугались, как и я.
86
Телль-эль-Кебир – холм в Египте, в 110 км к северу от Каира, на краю пустыни. Здесь 13 сентября 1882 г. произошло сражение, принесшее победу британской армии и ставшее решающим для исхода англо-египетской
– Но что их так испугало?
Томас поначалу отказывался отвечать, но мое любопытство касательно неприятного молодчика было уже возбуждено, и я стал настаивать. Трехлетнее пребывание в Америке не только изменило диалект кокни [87] , на котором Томас изъяснялся, но и привило ему страх американцев показаться смешным.
– Вы, наверно, не поверите мне, мистер Скотт, сэр?
– Поверю.
– Смеяться надо мной будьте, сэр?
– Чепуха!
Он все еще колебался.
87
Кокни – не диалект, а самый известный вариант просторечия, свойственный жителям английской столицы, названный по пренебрежительно-насмешливому прозвищу уроженцев Лондона из средних и низших слоев. Кокни искажают фонетику родного языка до почти полной неузнаваемости. Передать эти искажения средствами русского языка невозможно, поэтому мы даем условное представление о речи Томаса, пропуская отдельные гласные.
– Ну, сэр, бгом клянусь, как стукнул я его, он меня за руки ухватил, сэр, а я давай расцеплять его клаки, мягкие такие, сырые, и тут один его палец у меня в руке остался!
Крайнее отвращение и ужас на лице Томаса, видимо, отразились и на моем, потому что он добавил:
– Жутко это, вот я тперь как увижу его, так и ухжу. Я от него хирею.
Когда Томас ушел, я снова подошел к окну. Тот тип стоял у ограды церкви, держась за решетку ворот обеими руками, но я поспешно отступил к мольберту, борясь с тошнотой и испугом, ибо заметил, что средний палец на его правой руке отсутствует.
В девять утра явилась Тесси, исчезла за ширмой и на ходу весело бросила: «Доброе утро, мистер Скотт!» Когда она оттуда вышла и стала в позу на подиуме, я начал новый холст, к ее большому удовольствию. Она помалкивала, пока я наносил контуры рисунка, но, как только шуршание угля прекратилось и я взялся за баллончик с фиксативом, принялась болтать.
– Ах, я так чудесно провела время вчера вечером! Мы ходили в театр Тони Пастора [88] .
– Кто это «мы»? – поинтересовался я.
88
ТонРи Пастор (1837–1908) – артист, импресарио и владелец театров варьете, который сумел удвоить свои доходы, убрав из шоу непристойности, ранее привлекавшие исключительно мужскую публику; это открыло доступ в его театры женщинам и детям среднего класса. Упоминая, что Тесси бывала там, автор подчеркивает ее более высокий, чем у богемной среды в целом, моральный уровень.
– Ну, Мэгги, ты ее знаешь, натурщица Уайта, Рыжик Мак-Кормик – мы зовем ее Рыжиком, потому что у нее роскошные рыжие волосы, от которых вы, художники в восторге, – и Лиззи Берк.
– И что дальше? – сказал я, распыляя фиксатив по холсту.
– Мы встретили Келли, и Беби Барнс, которая танцует с юбками [89] , и… и всю компанию. Я пофлиртовала.
– Значит, ты меня предала, Тесси?
Она рассмеялась и помотала головой.
– Это Эд, брат Лиззи Берк. Он правильный джентльмен.
89
Танец с юбками – популярный в Европе и Америке 1890-х годов номер, исполнявшийся в театрах типа бурлеск и водевиль. Суть номера заключалась в том, что танцовщицы в длинных, многослойных юбках взбивали их руками, создавая текучие изгибы и сложные завихрения ткани, что воспринималось как эротический намек, менее откровенный, чем в канкане. Для изготовления таких юбок требовались десятки метров ткани.
Я счел себя обязанным по-отцовски дать ей несколько советов касательно ухажеров, которые она выслушала с веселой улыбкой.
– О, я умею отшить тех, которые пристают, – сказала она, осматривая свою жевательную резинку, – но Эд не такой. Лиззи моя лучшая подруга.
Потом она рассказала, что Эд работал на чулочной
90
Эдди Берк нашел действительно весьма приличную работу. Фирма Мэйси – одна из крупнейших и старейших сетей розничной торговли в США. Основана в 1858 году. В частности, огромный универмаг Мэйси был в то время открыт на 34-й улице в Манхэттене, работает до сих пор и считается одной из самых притягательных для туристов достопримечательностей Нью-Йорка.
– Так-то лучше, – сказала она.
Я тоже так думал, и потому съел свой ланч с приятным чувством, что все идет хорошо. Тесси развернула свой пакет с завтраком на письменном столе напротив меня, а кларет мы пили из одной бутылки и сигареты зажигали от одной спички.
Я был сильно привязан к Тесси. Я наблюдал за тем, как она превращалась из хрупкого, неуклюжего ребенка в нежную, но великолепно сложенную женщину. Она позировала мне уже три года, и среди всех моих натурщиц она была моей любимицей. Я бы очень огорчился, если бы она стала «крутой» или «бесшабашной», как принято говорить, но манеры ее до сих пор оставались безупречными, и я чувствовал в глубине души, что с нею все в порядке. Вопросы морали мы никогда не обсуждали, и я не собирался начинать сейчас – отчасти потому, что сам не следовал правилам, а еще потому, что знал: она будет делать что захочет, невзирая на мои поучения.
Однако я все же надеялся, что она сумеет лавировать, не попадая на рифы неприятностей, так как желал ей добра, а кроме того эгоистично желал сохранить при себе свою лучшую натурщицу. Я знал, что флирт, как она это называла, не имеет никакого значения для девушек типа Тесси и что в Америке такие отношения ничуть не напоминают то же самое в Париже. Но я всегда смотрел на жизнь открытыми глазами и понимал, что однажды кто-то уведет Тесси, так или иначе, и хотя я всегда был убежден, что брак – дело бессмысленное, но искренне надеялся, что в данном случае где-то конце пути все-таки появится священник.
Я – католик. Когда я слушаю мессу, когда осеняю себя крестным знамением, то чувствую, что мир вокруг становится веселее, да и я тоже, а когда исповедуюсь, это идет мне на пользу. Должен же человек, живущий как я – по сути, одиноко, – исповедоваться кому-то. И Сильвия, между прочим, была католичкой, и для меня этой причины было достаточно. Но если говорить о Тесси, тут дело другое. Тесси также была католичкой, и притом гораздо более набожной, чем я, так что в целом я мог не беспокоиться за свою хорошенькую натурщицу, пока она не влюбилась всерьез. Но я понимал, что тогда будущее девушки будет зависеть лишь от произвола судьбы, и мысленно молился, чтобы судьба держала ее подальше от таких мужчин как я и устраивала ее встречи только с подобными Эду Берку и Джимми Мак-Кормику, благослови Господь ее милую головку!
Тесси сидела, выдувая колечки дыма под потолок и позвякивая кусочком льда в своем бокале.
– А знаешь, я прошлой ночью тоже видел сон…
– Неужто про того человека? – засмеялась она.
– Именно. Сон почти как твой, только намного хуже. – С моей стороны было глупо и легкомысленно говорить так, но вы же знаете, что в среднем художники тактом не отличаются.
– Я заснул, видимо, около десяти часов, – продолжал я, – и вскоре мне приснилось, что я проснулся. Я так отчетливо слышал полуночные колокола, шум ветра в ветвях деревьев, гудки пароходов в заливе, что даже сейчас с трудом могу поверить, что все это было не наяву. Похоже, что я лежал в каком-то ящике со стеклянной крышкой. Смутно различал я свет уличных фонарей, как бы проплывающих мимо, ибо должен сказать, Тесси, что ящик, в котором я лежал, был установлен на подушках экипажа, трясшегося по камням мостовой. Вскоре мне надоело, и я попытался пошевелиться, но ящик был слишком узок. Мои руки были скрещены на груди, поэтому я не мог поднять их, чтобы оттолкнуться. Прислушавшись, я попытался позвать на помощь. Но голос у меня пропал. Я слышал топот лошадей, везущих повозку, и даже дыхание возницы. Затем моего слуха достиг новый звук – как будто раскрыли оконную раму. Мне удалось немного повернуть голову, и тогда я смог посмотреть не только через стеклянную крышку, но и через стеклянные вставки в стенках крытой повозки. Я увидел дома, пустые и молчаливые, – ни признаков жизни, ни света, кроме одного из них. На втором этаже его было открыто окно, и в нем виднелась фигура в белом, выглядывающая на улицу. Это была ты.